Машина мышления. Заставь себя думать

В самом деле, мир, с которым взаимодействует наш мозг по мере обучения человека речи, слову, радикально меняется — из «чего-то какого-то» (первосигнального) он превращается в нечто конкретное, определенное, то есть означенное, а главное — взаимосвязанное (второсигнальное).

Странный предмет, с которым дворники выходят на улицы, превращается в «лопату», молотки становятся «молотками», а «петухи» поселяются в «курятниках», которые «нужно убирать», и т. д.

Но слово — это не только знак, означающий что-то. Слово — это способ выражения смыслов, которые есть в нас ещё на доязыковом уровне.

И вот как раз в вопросе создания организации смыслов правому полушарию нет равных…

Левое полушарие — «языковое», потому что оно правильно организует речь. Именно оно отвечает за такую последовательность слов в предложении, в которой этот смысл может быть выражен.

Так, например, если я произнесу фразу, которую любил повторять главный оппонент Людвига Витгенштейна — Джордж Мур: «У меня есть рука, я это знаю», — большинство из нас (за исключением, конечно же, Витгенштейна) не испытают ни малейшего дискомфорта.

Однако если я произнесу те же самые слова, но в другом порядке, все напрягутся. Убедитесь в этом: «Знаю это меня я рука у есть».

Строить предложения, понимать значение сказанного — это функция речевых центров и левого полушария. Но язык — это всё-таки нечто куда более сложное.

Например, если я скажу своему товарищу: «Я надеюсь, что ты подставишь мне плечо», — а в ответ на это он подойдёт и подставит мне плечо, я пойму, что у него серьёзные проблемы с правым полушарием…

Левому полушарию трудно в одиночку справиться с идентификацией так называемого переносного смысла: оно видит языковую конструкцию буквально и следует соответствующей конструкции дословно.

Говорите, подставить плечо? Всё понятно — идём и подставляем!

Это правое полушарие настроено уловить существо сообщения — его посыл, понять, о чём вообще в нём идёт речь, а не то, какие слова были сказаны. Левое же что слышит, тому и верит.

Без правого полушария мы не могли бы ни сказки рассказывать, ни шутки шутить, ни интригу создавать.

Мы бы перестали понимать метафоры, переносный смысл и даже смысл той или иной интонации. Как роботы считывали бы текст, не понимая контекста:

«Хочешь моё плечо? Вот оно!»

Это достаточно увлекательно, согласитесь… Но самое интересное — дальше.

Мы неожиданно для самих себя оказались перед лицом, так сказать, великого раскола в когнитивной лингвистике. Раскола, который произошёл между выдающимся Ноамом Хомским и его блестящим учеником — Джорджем Лакоффом.

Впоследствии эту драму назовут ещё «лингвистическими войнами».

Ноам Хомский сделал себе имя, будучи ещё очень молодым человеком, когда написал статью, которая бросила вызов самому влиятельному тогда в Америке психологу, непререкаемому авторитету и бихевиористу Берресу Фредерику Скиннеру.

В своей статье Хомский раскритиковал работу Скиннера «Вербальное поведение»:

• в ней Скиннер доказывал, что производимые нами языковые фразы — это, по сути, выученные автоматизмы («стимул — реакция»),

• а Хомский показал, что люди способны создавать новые комбинации слов, которые никогда не существовали, а значит, знаменитый «чёрный ящик Скиннера» — это не какой-то там автомат, он «думает».

С этой статьи Хомского и началась, собственно, так называемая когнитивная революция в американской психологии, плоды которой мы сейчас все с вами счастливо пожинаем29.

Но дело не только в революции и смене научной парадигмы, но и в той теории, которую создал Ноам Хомский и которая получила название трансформационной грамматики, или шире — генеративной лингвистики.

Если совсем грубо, то эту теорию можно свести к трём базовым положениям:

• первое — языковые способности человека являются врождёнными (наличие речевых центров в нашем мозге это очевидно подтверждает),

• второе — языковая способность представляет собой обусловленный биологически (нашим мозгом) набор универсальных правил, которые мы используем, составляя слова в предложения,

• третье — ограниченный набор правил комбинирования понятий позволяет людям создавать неограниченное количество новых, прежде не существовавших предложений.

И в самом деле: