Машина мышления. Заставь себя думать

Метафора — это механизм понимания чего-то нового с использованием знаний, о чём-то уже пережитом и понятом. Поэтому чем абстрактнее объект, который мы рассматриваем, тем меньше у нас шансов схватить его суть.

Метафора же прекрасно нам с этим помогает. Она словно бы поднимает со дна нашей психики наиболее простые, интуитивно понятные, даже иногда примитивные образы, смыслы, ситуации, а затем переносит их на более сложные, абстрактные материи. То есть мы как бы упрощаем сложное благодаря понятной нам метафоре и добираемся таким образом до его сути.

В наиболее простом виде «метафора» — это то, что мы называем «примером».

Допустим, я рассказываю вам о нейрофизиологическом феномене «доминанты», вы слушаете, а потом говорите: «Ага, ну вроде понятно… А можно пример?»

Вы не поняли механику, вам нужна дополнительная информация, чтобы всё встало на свои места.

Что ж, я привожу пример. Допустим, вы сидите в лекционном зале и мучаетесь от желания опорожнить мочевой пузырь. В вас сейчас борются две доминанты: одна — необходимость обучения, правила приличия, отношения с преподавателем, возможно, и страх неловкости вашего положения, другая — желание сходить по малой нужде.

В какой-то момент, подытоживаю я, доминанта «нужды» станет сильнее чувства неловкости и победит его, а вы ретируетесь из лекционного зала, извинившись перед преподавателем за то, что вам «очень надо».

И вот тут у вас возникнет понимание сложного абстрактного механизма работы доминанты. Всё благодаря метафоре из жизни — благодаря наглядному, интуитивно понятному примеру.

Итак, в основе нашего «правополушарного языка» не грамматика слов, не набор правил, по которым эти слова складываются в рамках предложения, а набор психологических опытов, которые нами уже пережиты и что-то для нас поэтому значат.

В этом смысле наша телесность — это, вообще говоря, основа основ для нашего языка, на что и указывает Джордж Лакофф, предлагая обратить внимание на значение сенсорно-двигательной системы и эмоций человека.

Однако значительно интереснее и глубже, на мой взгляд, этот вопрос был проработан уже в исследованиях Стивена Пинкера — третьего участника упомянутых «лингвистических войн», но вовлечённого в них как бы по касательной. Он такой всеобщий союзник со своим, впрочем, представлением о прекрасном.

Можно сказать, что блистательный Стивен Пинкер — это в нашей аналогии лингвистическое «мозолистое тело».

В своей по-настоящему впечатляющей книге «Субстанция сознания», написанной в 2007 году, Пинкер, по сути, создаёт «мир базовых человеческих понятий и их связей»31.

Эти базовые понятия он подразделяет на такие группы, как «событие», «предмет», «причина», «перемещение», «изменение», «намерение» и т. д.

Пинкер с удивительным изяществом показывает, что слова, по сути, представляют собой метафоры естественных для нашей психики механических процессов.

Так, например, мы говорим о «текущем времени» — просто потому, что текучесть — это естественное для нас ощущение, или о «временных промежутках» — потому что точно так же нам привычно делить что-то на части.

При этом понятно же, что время не может ни течь, ни быть промежутком. Но как эту абстракцию ещё думать? Приходится использовать наши достаточно примитивные, эволюционно детерминированные способы взаимодействия с миром.

Впрочем, рассуждения Стивена Пинкера ещё глубже и сложнее. Судите сами…

Для нашей психики изменение чего-либо может быть связано с добавлением к этому чему-либо чего-то ещё — рубашка была чистой (состояние), но испачкалась (изменение) благодаря добавлению грязи. Это естественная для нас дихотомия — «состояние/изменение».

И именно поэтому мы можем сказать «бросить кошку в комнату», но не можем — «бросить в комнату кошкой», потому что, объясняет Стивен Пинкер, «вбрасывание чего-либо в комнату не может в нормальных условиях трактоваться как способ изменения состояния комнаты».

Другой пример — «перемещение». Мы привыкли думать, что нечто можно перенести, передвинуть, перелить, оно само может передвинуться в какое-то другое место в сравнении с тем, где оно сейчас находится.

В этой логике «наливать» и «наполнять» — это вроде бы одного поля ягоды. Но если мы приглядимся, как предлагает нам Пинкер, к этим словам, то увидим, что они вовсе не взаимозаменяемы.