Темная радужка и зрачок в окружении кроваво-красного белка создавали впечатление, что его взгляд исходит из другого мира, мира огня и пламени — или из самой преисподней.
Но какими бы пугающими ни были глаза епископа, самым жутким было другое — то, от чего Генрик не мог отвести взгляд, не мог успокоить ухающее сердце и едва был способен делать короткие прерывистые вдохи.
Каждый дюйм кожи епископа Арка был покрыт татуировками символов. Они не просто покрывали кожу, они наслаивались друг на друга бесчисленное количество раз, и от этого плоть епископа казалась нечеловеческой. Генрик не видел ни одного клочка кожи, свободного от элементов странных круглых узоров, каждый из которых ложился поверх другого, слой за слоем, пока не оставалось свободного места — ни единого пятнышка чистой кожи.
Верхние слои были более темными, те, что под ними, — светлее, а в глубине — еще светлее, и так далее. Словно татуировки постепенно впитывались в плоть мужчины, и он покрывал кожу новыми. От бесконечной, бездонной глубины и запутанности кружилась голова, символы словно постоянно всплывали на поверхность из темноты.
При взгляде на нижние слои рисунков казалось, что кожа мужчины объемная. Из-за многочисленности слоев было сложно определить, где среди этих плавающих элементов находится плоть, и епископ Арк имел призрачные, туманные и неясные очертания. Генрик не сомневался: если мужчина пожелает, то просто исчезнет в тумане витающих символов.
Нижние слои были светлее, поэтому каждый символ, сколько бы слоев не лежало поверх него, был четким и различимым. Символы были разного размера и, насколько мог разглядеть Генрик, бесконечно разнообразного вида. Почти все казались комбинацией небольших символов, объединенных в круговых элементах.
Ладони и запястья епископа, выглядывающие из черных одежд, были полностью покрыты узорами. Даже под ногтями были татуировки, просвечивающие через ногтевые пластины.
Шея над жестким воротником, лицо — все лицо — были покрыты сотнями, если не тысячами, узоров. Даже на веках были татуировки. Все уши, каждая складка внутри уха были в тех же странных татуировках круглых символов поверх других символов, под которыми было еще больше символов.
На выбритой голове мужчины тоже были многослойные татуировки, но один узор доминировал. Он был крупнее остальных. Внешний край большого круга проходил по переносице, по щекам, над ушами и по затылку. Внутри круга был еще один, а между ними — кольцо рун.
Треугольник, расположенный во внутреннем круге, одной стороной проходил по линии бровей. Маленькие круглые символы располагались в вершинах треугольника, выходя за пределы круга возле висков и в центре затылка. От этого казалось, что хищные красные глаза мужчины смотрят из круглого символа, словно из подземного мира.
В центре треугольника, на передней части черепа, была зеркально отраженная цифра девять.
Эта большая татуировка на лысой голове была темнее остальных — но не только потому, что казалась самой свежей. Просто ее линии были толще. Хотя символ был нанесен поверх сотен слоев других, он явно был лишь частью чего-то большего.
Все татуировки, при всем своем разнообразии, казались вариациями основной темы. Символы состояли из кругов разного размера, были даже круги внутри кругов внутри кругов, а символы в самых маленьких кругах тоже были составными. Совокупность представляла собой невероятно тревожное зрелище — мужчина, глубоко преданный оккультизму.
Весь этот сложный узор был темным, живым, движущимся и переливающимся. Несмотря на бесконечное количество слоев, каждый символ был четко различим, и каждый из них имел свое значение. Генрик подумал, что если епископ разденется догола, то все равно будет полностью скрыт завесой символов.
Генрик видел только одно место, не занятое символами, — глаза мужчины, — но и те были окрашены в красный цвет.
Епископ Арк заметил, как фамильяры нервно переглядываются за его спиной, отступая в коридор, и улыбнулся.
— Я не привел ее с собой, — ответил он на невысказанный вопрос, читавшийся в их глазах. — Я отправил ее с поручением.
Фамильяры благодарно склонили головы, словно извиняясь за свою назойливость.
Распахнутые глаза одного из несчастных, вплетенных в стену позади Джит, остановились на епископе Арке. Ужас исказил лицо мужчины, который был не в силах отвести взгляд, когда епископ посмотрел на него.
Несчастный сглатывал снова и снова, пытаясь проглотить рвущийся из горла крик. Все люди в стенах казались неспособными издавать звуки, хотя этот мужчина явно был близок к тому, чтобы завопить.
Епископ Арк протянул руку к человеку в ловушке стены. Это движение не было прямым указанием, он лишь небрежно вытянул расслабленную руку с едва расставленными пальцами. И все же жест явно был направлен на мужчину в стене, который не мог перестать смотреть на епископа.
— Успокойся, — негромко сказал епископ Арк. Его голос был едва ли громче шепота, но Генрик никогда не слышал тона более убийственного.