Толя как будто и не слышал. Широко раскрытыми глазами он жадно вглядывался внутрь цеха. Его взволнованное лицо выражало горячее стремление побыстрее проникнуть туда, где творились такие загадочные дела. И в то же время он казался смущённым и озадаченным: слишком уж непонятной и странной казалась обстановка…
— Да-а! — сказал он наконец. — Это не то, что моторный корпус!
— Может быть… не пойдём? — нерешительно предложил Павлик, тоже не без опаски посматривая в тёмную глубину литейной.
— Вот ещё — не пойдём! — Толя нахмурился и скривил губы. — Скажешь! Люди здесь работают… Пошли, да и всё!
Он решительно шагнул вперёд и, словно утонув в полумраке, исчез в воротах.
Павлик немного помедлил и тоже двинулся за приятелем. Но не успел он сделать и двух шагов, как снова увидел Толю. Тот быстро пятился назад, а на него, грозно рыча, зловеще поблескивая фарами и непрерывно сигналя, медленно наступал какой-то особенный, кургузый грузовичок — тягач.
Ребята отскочили в сторону, и тягач проехал мимо, обдав их горячим жаром, — видимо, и у него в кузове лежали чугунные отливки.
— Маленько я под него не угадил! — переводя дух, сказал Толя, сконфуженный такой неудачей. — Темно там, ничего не разберёшь..
Так они и стояли у входа в литейную, с завистью посматривая на рабочих и мастеров, спокойно и бесстрашно входивших в гудящий и грохочущий корпус.
В конце концов на ребят обратил внимание проходивший мимо мастер плавильного пролёта Семён Кузьмич Фомичёв.
— Откуда взялись такие? — строго спросил он. Присмотревшись, удивился ещё больше — в белесом мальчике с соломенными бровями узнал племянника. — Ты, Толя? Что ты тут делаешь?
Толя был удивлён не меньше, узнав в низеньком, коренастом человеке дядю Семёна, маминого брата. Да, это был он — весельчак, известный всей улице Мира баянист и танцор.
Теперь дядя Семён был в сером халате, под которым виднелась чёрная, вышитая яркожёлтыми узорами косоворотка, в сдвинутой на затылок старенькой кепке, широкой, похожей на гриб. Его лицо было покрыто тонким слоем угольного порошка, отчего глаза казались яркими, горячими и блестящими.
— Отец, поди, в поездке, мать — на работе, а сын на заводе беспризорничает… Что же такое получается, парень? Безобразие! — Семён Кузьмич говорил, всё повышая и повышая голос, словно сердился на толиного отца, на мать и на самого Толю.
Ребята даже растерялись.
— Мы не беспризорничаем, — хмуро пробормотал Толя. — У нас разрешение есть…
— Не обманывай, не обманывай меня, Анатолий, — не люблю! Кто ж это разрешит мальчишкам шататься по заводу, сам посуди?
— А вот и разрешили! Покажи-ка, Павлик, дяде Семёну!
Прочитав заявление и резолюцию директора, Семён Кузьмич смущённо кашлянул, — получилось не совсем ловко.
— Кхм-гм! Вот ведь какая вещь — сам директор пишет! Как только вы сумели раздобыть такую бумагу, не пойму? Да-а! Машину, значит, строите? Много ли сделали?
— Собираемся только. Вот рассмотрим, как всё у вас тут устроено, и сами займёмся…
— За этим к нам в литейку и пожаловали?
— Нам Степан Ильич сказал, что в литейной всё начинается…
— Правильно сказал! Мы, литейщики, всему заводу основа: дадим отливки — соберут грузовик, не дадим — ну и нет ничего… Так вам, выходит, надо литейное производство показать?
— Пожалуйста, дядя Семён! — в один голос сказали Павлик и Толя, очень довольные таким оборотом дела.
— Пострелята вы, и больше никто! Ловко подъехали! Ладно уж, покажу вам наше литейное царство-государство. Есть чего посмотреть, ребятки, есть, — добавил Фомичёв, и в голосе у него было столько гордости, что любопытство мальчиков усилилось ещё больше.
Литейный цех был устроен совсем не так, как моторный корпус. Моторный цех станки заполняли от края и до края, они стояли сотнями, плотно притиснутые друг к другу. Здесь, наоборот, станков имелось немного, всего ряда три-четыре, не больше. Расставлены они были редко, да и устройство было другое — они походили скорей на низенькие столики, чем на станки.
У станков работали формовщики. Это были все, как на подбор, здоровые ребята, одетые в насквозь пропылённые углём чёрные комбинезоны. Как и у Семёна Кузьмича, лица у них были густо запорошены угольной пылью, виднелись лишь белки глаз и полоски зубов.
Они работали быстро, изредка переговариваясь и с любопытством посматривая на Павлика и Толю, стоявших неподалёку у одной из колонн.
— Что, хлопчики, посмотреть пришли? — крикнул один из формовщиков, заглушая царивший в цехе грохот, и озорно подмигнул Толе. — Шагайте ближе, мы вам всё и покажем… Вот как это делается!
Он поставил на столик станка выпуклую, всю в буграх и впадинах горку — сверкавшую серебром модель. Затем он накрыл её решетчатым металлическим коробом, не имевшим дна, — опокой. На станке получился как бы ящик, дном которого служила бугристая модель.
Нажав на рычаг, формовщик открыл отверстие в висевшей над станком громадной воронке. Тяжёлой струёй хлынул чёрный песок — формовочная земля.