Машина снов (СИ)

Уверенный хрипловатый бас императора рокотал где -то снаружи, слова лились потоком, минуя сознание Марка, который всматривался в пальцы Хубилая, мерно постукивавшие по подлокотникам. Словно в приступе благодарности за отеческие наставления, Марко опустился на колени, склонив голову. Исподлобья он ближе глянул на руки богдыхана… Мягкие. Слишком мягкие. Мозоли, ороговевшие валики плоти, превращавшие руки Хубилая в когтистые звериные лапы, не могли исчезнуть так быстро за те дни, что император провёл в постели. Заинтригованный, Марко придвинулся чуть ближе, и в плечо ему тут же упёрлись тупые концы копий. Он поднял глаза, чувствуя знакомое тепло тумана. Стража сдвинула передний ряд, загораживая от него императора плотным стальным кольцом…

[Марко повёл рукой, раздвигая пелену тумана, и тугие, тонкие, как спицы, струи песка ударили в дружинников, белая галька под их сапогами заскрипела, когда ветер сдвинул стражников на несколько цуней, оставив на камушках глубокие борозды, это произошло так быстро, что нухуры не успели среагировать, они ещё только тянули сабли из ножен, а Марко уже летел вперёд, вытянувшись веретеном сквозь их расстроенный строй; он мягко кувыркнулся справа от императора, подбил жалобно скрипнувшие ножки кресла, и, когда спинка подалась назад, молниеносно перехватив меч обратным хватом и прижав лезвие меча к шее Хубилая, заблокировал коленом руку императора так, чтобы он не смог выхватить свой меч… Император Юань никогда не позволил мне коснуться его мечом, – захохотал Марко. – Император Юань никогда не побоялся бы выйти ко мне без охраны, потому что она ему не нужна. В конце концов, император Юань никогда не говорил так много. Ты – не император! Ты – самозванец! И он резко дёрнул лезвие, взрезая тугие жилы, Марко видел, как расширяются глаза нухуров, как их лица вытягиваются от нахлынувшего ужаса, медленно, как в воде, они все тянули и тянули свои сабли из ножен, и он видел, как они белеют от того, что кровь всё ещё не хлещет из разрубленного горла, вопреки всем законам анатомии; Марко повернулся вокруг своей оси, разворачивая кресло к тем стражникам, что стояли сзади, отскочил и занял оборонительную стойку, Хубилай агонизировал на земле, но крови по-прежнему не было, вместо неё из раны струился какой-то странный дым, от которого хотелось держаться подальше, кожа императора на глазах теряла остатки эластичности, вяла, кисла, жухла, как яблоко в печи, мощные ноги скребли по гальке двора…]

…сон или, скорее, подобное ему чувство отпустило Марка так же внезапно, как обрушилось на него. Он разомкнул веки и услышал мерный говор императора, продолжавшего свою бесконечную речь:

– Пойми, мой мальчик, никакое равенство между людьми невозможно, потому как мы не равны ни в росте, ни в опыте, ни даже в цвете глаз. Фокус в том, что не можешь знать, кто ты, пока ты не выяснил для себя – и только для себя самого, не для кого-то ещё, потому что никто не будет ни страдать, ни наслаждаться вместо тебя, – что можешь, а чего ты не можешь. Всё, чему учу тебя я, – брать.Это естественно, потому что я – император, и моя функция – следить за равновесием в мире, для чего я просто обязан уметь брать, отбирать у одних и отдавать другим. Если ты хочешь научиться чему-то ещё, ты должен найти другого учителя. Но я считаю, что только безжалостно отбирая у этого жестокого мира его богатства, ты можешь выяснить: кто же ты такой? Возможно, где-то я грешу против Бога, но, только сопоставляя себя с ним, разрушающим и создающим, могу я мыслить себя и выполнять свою работу.

– Простите, мой повелитель, но я больше не знаю, что есть Гос – подь… Всемилостив ли он? Всеведущ ли? Что есть его всеблагость? Пребывает ли он в непрестанном удовольствии, не глядя на наши страдания? Всё, что я могу, – это служить вам… А думать о непостижимом у меня не осталось сил… – еле слышно проговорил Марко, по-прежнему не подымаясь с колен и глядя в пол. – Прошу вас, отпустите меня.Четырнадцать.