Марко шёл, пошатываясь и мотая головой, как чумной, слегка подпинывая белёсые камушки, устилавшие пешеходную дорожку. Каменные кругляши крохотными ядрами врывались в полосы песка, сопровождавшие юношу повсюду, разбивали их на сложные узоры, песчинки словно бы пытались перегруппироваться, восстановить статус- кво, но Марко снова и снова разрушал их прихотливый орнамент, заставляя песок пританцовывать. Он боялся поднять взгляд на плотную толпу придворных, спешивших куда-то по своим делам. Последнее видение всё никак не отпускало его, и Марку казалось, что его окружают сплошные двойники, чьи-то таинственные слепки, призрачные копии настоящих людей. Лица превращались в маски, Марку хотелось заглянуть под край каждой из них, там, где из-под маски выглядывал бы истинный лик всех этих существ, но он боялся обнаружить там даже не чужеродные человеческому разуму хари демонов, нет, он боялся увидеть за ними пустоту, ту страшную пустоту, что сродни пустоте штанины или рукава калеки, там, где у более счастливых людей есть рука или нога. Ему казалось, ударь он мечом любого из них, вместо алой крови из открывшейся раны хлынет тот же жухлый дым, что примерещился ему в видении с двойником императора.
«Я схожу с ума», – пробормотал Марко. А что, если в этой толпе прохожих попросту нет
– Ни хао, – раздался поблизости вежливый женский голос. Марко поднял голову, перед ним стояли две фрейлины, по виду – мать и дочь, их лица показались ему довольно знакомыми, но он никак не мог припомнить имён. Он механически изобразил на лице учтивость, слегка поклонился, снова ловя себя на идиотском желании увидеть, не отошёл ли край напудренной маски от настоящих, полнокровных женских лиц. Что-то во взгляде Марка насмешило женщин, они слегка прыснули, прикрывая рот веером, и юноша залился краской. Он словно увидел себя со стороны, и очевидная глупость всех его сомнений бросилась в глаза, как винное пятно на светлом шёлковом халате. Марко попытался пошутить, но с налёту запутался в сложной катайской фразе, заставив фрейлин засмеяться в голос, ещё больше смутился и вдруг увидел в глазах молодой катаянки отблеск неподдельного, немного бесстыдного интереса, смешанного с привычным кокетством. Он смущённо пробормотал какой-то банальный каламбур. Девушка бросила быстрый взгляд на мать и закрылась веером. Мать одобрительно кивнула, и этот молниеносный диалог взглядов, такой домашний, семейный, такой девичий, окончательно вернул Марка в обычное состояние. Он поклонился, давая понять, что разговор окончен, получил слегка высокопарное приглашение посетить вечернее представление, которое устраивали дщери высокопоставленных чиновников в честь разгара цветения сливы, подчёркнуто вежливо сослался на необходимость быть на службе, но выразил надежду, что выкроит хотя бы несколько минут для того, чтобы насладиться несомненно превосходными талантами юной дворцовой поросли, отметив про себя, что юная поросль уже достаточно сформировалась, чтобы взглядом пообещать мужчине отнюдь не невинные забавы и заставить его задуматься о том, что скрывается под слоями яркого шёлка, укрывавшего фарфоровую, ещё вчера детскую, но сегодня уже девичью кожу.
Фрейлины скрылись в людском потоке, оставив трепетать в воздухе слабую цветочную пелену. Марко встряхнул головой как вылезший из пруда селезень, потянул в себя нежный аромат драгоценных духов и пробормотал: «Форма, всюду лишь форма». Состояние дурноты, преследовавшее его с момента расставания с двойником императора, уже совершенно отпустило Марка, и он слабо засмеялся. Как легко мужчина покупается на простые сигналы – кокетливую полуулыбку, жест, набелённое лицо, плавное движение бёдер под натянутым шёлком, выглядывающим из-под просторной верхней накидки! Как быстро сознание, только что полностью сосредоточенное на переживании внутреннего смущения, переориентируется на привычные раздражители! Марко вспомнил, как бывает, когда после обеда выпьешь вина, но недостаточно для того, чтобы опьянеть, и тогда тебя очень скоро настигает что-то похожее на похмелье. «Мне нужно ещё», – пронеслась в голове мысль, след полуобморочного недосыпа, ставшего виной тому смешению реальностей, которое Марко испытал, пытаясь выявить призраков в толпе прохожих. Марку вдруг захотелось уснуть, но не обычным сном, а сном тумана.