Машина снов (СИ)

Бутанские стрелки, малорослые улыбчивые ребята в коротких клетчатых халатах, с рукавами, обёрнутыми белыми манжетами, выполнили свою работу с виртуозной точностью. Под командованием Кончак- мергена они бесшумно окружили постоялый двор «Два карпа», расположившись на крышах соседних домов, и, как только хлопнула сигнальная петарда, сотни тонких, похожих на иглы стрел влетели в окна. Если бутанцы видели руку, то стреляли в руку, видели голову – стреляли в голову. Одетый в простой, но добротный доспех, Хубилай сидел на складном кресле, глядя с крыши, как безжалостно лучники поражают всё, что движется в оконных проёмах. Лицо его светилось от удовольствия, когда он видел, с каким потрясающим мастерством стреляют бутанцы. Он крякнул, забрал у ближайшего к нему бойца недлинный двусоставный лук и сам начал стрелять в окна, не столько чтобы попасть в цель, но чтобы ощутить себя в гуще событий. Болезнь здорово подточила его силы – и это было заметно, – но, увидев, как богдыхан яростно посылает стрелу за стрелой, мунгалы приободрились, кто-то коротко выкрикнул боевой клич чингизидов, и бойцы Золотой сотни ворвались внутрь.

Кончак-мерген, не таясь, стоял посереди улицы с полуподнятым луком, и, как только здоровенный сарацин, покрытый пылью и кровью, сочащейся из поцарапанного плеча, вылетел из дверного проёма, выстрелил ему прямо в лицо. Тяжёлая татарская стрела снесла нижнюю челюсть, зубы брызнули во все стороны как белая костяная шрапнель. Ещё не осознав потери, гонимый яростью и страхом, изуродованный сарацин бросился на сотника. Кончак-мерген засмеялся, глядя, как болтается из стороны в сторону длинный красный язык раненого, почти достающий до середины груди, мгновенно вскинул лук и практически в упор выстрелил в атакующего. Сарацина отбросило к стене, насквозь пробившая грудину стрела сломалась под тяжестью падающего тела, и это был последний чёткий звук. В следующую же секунду всё вокруг наполнилось криками ярости и ужаса, слившимися в один бурлящий звуковой коктейль.

Золотая сотня выбивала заговорщиков из здания, а бутанские стрелки мгновенно нашпиговывали десятками стрел каждого сарацина, пытавшегося вырваться из ловушки. Через несколько минут всё было окончено.

Вечно суетливый Тайду даже не успел как следует встряхнуться и осознать, что случилось. Две глухие чёрные арбы, облицованные металлической плиткой, споро подъехали к таверне, нухуры вынесли несколько полуживых сарацин, крепко привязанных к копьям, и забросили внутрь повозок. Ещё через мгновение подъехала труповозка, и с десяток крепких бойцов начали быстро подносить к ней убитых сарацин. Рослый малый бросал беглый взгляд на трупы и кованым клевцом наносил каждому точный прощальный удар в основание черепа, после чего два краснолицых здоровяка уже швыряли тело в глубь повозки.

Марко не видел всего этого. Погружённый в глубокий сон, он лежал распятым на ремнях чудо-машины, под наблюдением двоих молодых стражников, поминутно зевавших, глядя, как юноша выводит носом рулады. Часами смотреть на неподвижно спящего – не самое интересное занятие на свете. Но Марко не просто спал…

Чжао Шестой, по прозванию Полосатый, тоже не видел той битвы. Ему было не до того. Как только Золотая сотня вихрем пронеслась мимо его скромной хибары, которую он величаво называл постом, стражник погрузился в привычную рутину: окончил дежурный досмотр арбы со свежей рыбой, переложенной травой со льдом. Сначала он, конечно, удивился, с чего бы это ханским нухурам появляться в этом богом забытом углу дворцовой территории, удивление даже на минуту грозило перейти в испуг, но Золотая сотня растворилась в дорожной пыли так же быстро, как и появилась. Чжао лишь успел обратить внимание, что стражники обернули тряпками копыта своих коней, поэтому летели почти бесшумно. Он бы ещё порассуждал на эту тему сам с собой, выдвигая и опровергая одну версию немыслимей другой, но тут хозяин арбы начал артачиться, повёл себя непочтительно, и пришлось переворошить весь немалый груз, на что ушло почти два часа. Каждую рыбину Чжао доставал из травяного куколя, щупал ей вялое брюхо, гнул, пытаясь найти стилет или какое другое оружие в гибком рыбьем теле, потом бросал рыбину наземь, с удовольствием глядя, как хозяин арбы тихо матерится, поднимая брошенное и снова тщательно упаковывая и оборачивая в ледяную крошку, уже начавшую сочиться водой. Теперь покрасневшие руки Чжао ныли от невыносимого холода, а вся одежда насквозь пропиталась въедливым рыбным запахом, который с каждой минутой становился всё невыносимей, так как рыбья слизь быстро кисла на солнце.

Он направился к небольшому арычку, что изгибался за зарослями бирючины, делая петлю, где соорудил некое подобие запруды, которое даже слегка облагородил на свой вкус, неловко обложив пологие берега камнями. Но только Чжао присел на плоский камушек, с которого обычно умывался, как по поверхности воды заструились печально знакомые ему песчаные змейки.