Машина снов (СИ)

Он собрал в охапку несколько волглых старых попон, из которых ворохом посыпались возмущённые сверчки и уховёртки, труха и мышиный помёт, встряхнул их и в беспорядке набросил на первую машину. Марко оказался прав: машина словно исчезла, погребённая под этой неловкой, но от того более действенной маскировкой. Вторая же машина словно бросала вызов окружающему её убогому пространству – возвышаясь из утоптанного навоза, она блестела отполированными гранями, дразнила орнаментом, подмигивала драгоценными камнями; она выглядела так настойчиво, нахально, непристойно красиво, как девица из приличной семьи, неведомо как оказавшаяся в деревенском трактире, она так дразнила, манила, будоражила, звала к себе, подрагивая реями, мерцая полупотухшими в сумраке конюшни камушками, шелестела муслиновыми занавесями, словно касаясь уха длинными ресницами, она звала к себе нежно и настойчиво одновременно, слегка капризно, но словно бы готовая подчиниться любому желанию сильного мужчины, она трепетала всем своим существом… Она жила!

«Я должен взять её, – всплыла в голове Чжао жгучая дурная мысль. – Я должен взять тебя, сучка, я должен взять тебя, ты у меня ещё подразнишься, я скручу тебя, я сожму тебя так, что только нутро пискнет. Падла, тварь, ты забудешь, как подмигивать мне, когда я распашу тебя, сучка, когда твои дрожащие рейки вздрогнут и зайдутся криком, когда я навалюсь на тебя, чтобы ты не играла со мной, шлюха! Ты моя, слышишь, сучка?! Ты моя, моя, ты только моя, ты или станешь моей, или я убью тебя прямо сейчас, поняла? Ты у меня будешь в пыли валяться, поняла? Не смей дразнить меня, я буду терзать тебя, пока ты не станешь моей рабыней, шалава!»

«Ох, милый», – послышалось ему в шелесте играющей на сквозняке занавеси, и Чжао рывком распахнул игривый муслиновый полог, сбросил на землю шлем и кирасу, несколько раз дёрнул пояс, пока надоедливый непослушный меч наконец не отстегнулся… «Скорее, милый, – снова почудился ему сладкий шёпот, такой сладкий, такой нежный, шёпот девственницы, чистой-чистой, как только что народившийся бутон,

– скорее, милый, я жду, я изнемогаю, мои рейки трепещут, мои занавеси мокры от одиночества и желания, скорее, я сейчас умру от возбуждения, прошу тебя, будь моим хозяином, сделай со мной всё, что хочешь, научи меня, как быть твоей рабыней, милый, возьми же меня…»

Он по-кабаньи всхрапнул, невольно подпустив пены из угла рта, всем весом бросился на полированную кожу машины, вдавливаясь в неё всем телом, и в тот же момент Чжао Шестой по прозванию Полосатый окончил свой земной путь. Смерть настигла его, как только он продел немытые руки в узорчатые петли и прижался лицом к подголовнику, вдыхая нежный аромат надушенной лайки. Он не успел произнести более ни одного слова, лишь зрачки его вспыхнули в последний раз, сжавшись от невыносимого наслаждения и расширившись от ужаса, когда жизнь вылетела из него.

И в тот же миг, в двадцати ли от этого места, молодой Марко закричал как будто от невыносимой боли, выгнувшись и забившись в ремнях машины, словно птица в шёлковом силке. Перепуганные охранники не знали, что делать, тот, что помоложе, зажал уши, стараясь не слышать этого душераздирающего крика, какой обычно вырывается из груди человека только под пыткой, а второй исступлённо колотил ножнами по основанию машины, стараясь разбудить беснующегося там юношу.

– Что же ты наделал? Что же ты натворил, безмозглый дурак?! – прошептал Марко, в слезах и в поту садясь на ложе. Сон слишком медленно отпускал его, и тонкие струйки песка вздымались и опадали в такт его дыханию, пугая охрану.

Марко видел, как визжащее от ужаса сознание Чжао прощается с телом. И песок, словно иллюстрируя его мысли, бешено свивался в какие-то смутные образы. Но не смерть безмозглого охранника Дальних ворот напугала Марка. А то, что пришло, когда Чжао невольно распахнул дверь, оставив между мирами щель, откуда сочилось нечто чужое, дикое и странное… «О, Господи», – только и смог пробормотать Марко, чувствуя режущий холод, задувший там, в полузаброшенной конюшне у Дальних ворот, в двадцати пяти ли отсюда.

Марко прибыл на место довольно быстро, неистово поливая ругательствами пыхтящих рабов-носильщиков, пару раз чуть не перевернувших паланкин в приступе старательности. Бойцы Золотой сотни уже окружили конюшню, спрятавшись за большими переносными щитами, отряд бутанских лучников расположился кольцом позади них, чуть поодаль стояли пращники, держа наготове горшки с греческим огнём. Хубилай что-то жевал, сидя верхом как подросток, свесив обе ноги по один бок стриженого вороного жеребчика и облокотясь на высокую луку сарацинского седла. Завидев Марка, он перебросил ногу через холку коня, приняв нормальное для всадника положение, с лязгом вынул меч и коротко рявкнул. Марко только успел крикнуть «Нет!», но нухуры уже отворили створы в больших щитах, и несколько бойцов, пригибаясь, побежали к конюшне, почти чертя пыль обнажёнными саблями. Повсюду слышался скрип натягиваемой тетивы.