– Что же ты сделал? – нетерпеливо крикнул Тоган, наконец утратив напускное спокойствие.
– Построил другую машину.
– Но это невозможно !
– Почему же? Чертежи известны, моя машина гораздо проще тех камнемётных и огнемётных чудовищ, которые строят твои воины. Всех дел-то! Сделать куб, занавески, нанести магические знаки. Для этого не нужен даже каллиграф, знаки совсем просты.
– Причину, по которой машину невозможно повторить, ты прекрасно знаешь сам, – начал заводиться Тоган. Его рука словно бессознательно теребила рукоять сарацинского кинжала, покрытые прозрачным лаком ногти с еле слышным шумом царапали тонкий узор золотой проволоки, нетерпеливо постукивали по каплям самоцветов, и эти тихие звуки вдруг стали отчётливо различимы в наступившей тишине.
– Ерунда. Просто никто не пробовал этого сделать, – нарочито беспечно сказал Марко.
– Ещё как пробовал! – в запале выкрикнул Тоган, но быстро осёкся и помрачнел, поняв, что сболтнул лишнего.
– Вот как?
Тоган скрипнул зубами.
– Кто же? – настаивал Марко, вглядываясь в лицо собеседника.
Тоган со стоном прикрыл глаза, провёл по лицу рукой и
словно спрятался за пиалой, делая вид, что пьёт.
– Я думал, что могу тебе доверять, – с притворной горечью бросил Марко и сделал вид, что собирается уходить.
– Подожди, – устало сказал Тоган. – Подожди, мой друг. Не надо так. Я не хотел, чтобы ты узнал всё именно так, я давно должен был рассказать тебе это…
Марко терпеливо ждал, пока Тоган соберётся с мыслями. Трещинки уже побежали по скорлупе, прочно укрывающей сердце молодого мунгала. В нем яростно боролись прямота солдата, свойственное любому молодому человеку желание поделиться тайной, носить которую в одиночку стало невыносимо, и выучка царедворца, которую он приобрёл в детстве, порастерял в походах и снова начал вспоминать во время жизни во дворце, под неласковым отцовским крылом.
Тонкие изгибы лица то распрямлялись, то снова свивались в прилипшую навеки горделиво-горькую маску, так тщательно вылепленную принцем за годы дворцовых унижений и кровавых воинских побед. Тоган пожевал негустой вислый ус, надушенный по последней моде, и медленно проговорил:
– После смерти, – Тоган поперхнулся слишком жёстким и поспешным словом, рефлекторно обмахнулся пальцами от сглаза и поправился:
– После того, что случилось с Ичи-мергеном, после того, как отец смог воспользоваться машиной и пройти по твоим следам в мире снов, мне стало ясно, что машина – это, прежде всего, оружие. Не похожее ни на что, своевольное, как необъезженный жеребец, но от того не менее эффективное. Я помню, как мы нашли останки убитых тобой колдунов, помню, как шестеро лучших бойцов, профессиональные палачи из Золотой сотни, издохли в лужах кровавого поноса, только коснувшись останков тех, кого ты уничтожил… Обычный человек никогда бы не справился с ними. Это сделала машина, я понял это так же отчётливо, как тот факт, что невозможно остановить движение солнца по небосводу. Я только прибыл во дворец, от меня всё ещё за версту несло аннамской болотной вонью, и тут… Я понял, что если овладею машиной, то смогу сделать то, чего никогда не мог сделать никто из моих братьев и сестёр – я смогу узнать мысли этих грязных тварей, что родились от семени моего папаши. О таком подарке я и мечтать не мог бы, и никто не смог бы мечтать о таком. Даже сама мысль – прокрасться в тайные закоулки их маленьких чумазых душонок, переполненных телесными слизями, кровью и говном, – возбуждала меня, как пса, почуявшего кровавый след. Ты ведь мало знал Ичи-мергена?
– Мы практически ни разу даже не разговаривали, хотя виделись часто, конечно, – сказал Марко, подливая Тогану чаю.
– Сказать, что Ичи-мерген считался жутким чудовищем, – ничего не сказать, и это ты наверняка хорошо знаешь и сам, – кивком поблагодарив Марка за чай, продолжил Тоган. – Но я видел, как он сражается. Считалось, что он непобедим. Я видел, как он дрался, утыканный стрелами, будто ёж. Кровь хлестала из лёгких десятками брызг, а он дрался, как бешеный. Сломав меч, он дрался руками, вырывая пальцами кадыки, глаза, разрывая зубами мясо врагов. Мне тогда стукнуло лет десять-двенадцать, но я помню тот бой, как вчера. Отец уехал в поход, а Ичи-мерген остался охранять семью… Короче говоря, убить его считалось невозможным. В тот день он один убил больше сотни мятежников… А потом… Потом он жрал их сердца, чавкая, как свинья, под белёсым лунным светом. Вонь… Какая стояла вонь! И когда он… Когда он… Когда машина убила его, я понял – всё позволено! Всё возможно! Стоит только набраться смелости и войти в тот мир, где ни сила, ни злость самых великих бойцов не значат ровным счётом ничего. Но…
– Но машину охраняли? – усмехнулся Марко.