Машина страха

Горничная одним броском глаз от носков ботинок до усов оценила незнакомого господина. И улыбнулась. Барышни нравов не слишком твердых, а скорее веселых улыбаются именно так. Как они умудряются, ничего не сказав, сделать откровенный намек, остается загадкой. И где их этому учат? В женской гимназии такого предмета точно нет, Ванзаров проверял. Частенько его баловали такими взглядами. Иногда даже воспитанные дамы. Он так привык, что перестал замечать. Как и особую интонацию, когда спросили, что ему угодно. Ему было угодно видеть мадам Рейсторм. Наверняка старушка еще нежится в кровати, попросят обождать. К чему Ванзаров был готов. Однако горничная, не спросив, как его представить, пригласила войти. Как давнего знакомого. Приняла пальто и предложила пройти в гостиную. Одаривая, и одаривая, и одаривая улыбками. От которых другому бы стало неуютно. Но Ванзаров смущаться давно разучился.

Он вошел.

Ничего подобного ему видеть не приходилось. Да и мало кому приходилось. Стены гостиной были увешаны корабельными предметами и фотографиями кораблей, военных моряков и портов, в которые заходили. С люстры свисали плетеные канаты и веревочные лестницы, расходясь над комнатой куполом. А перед окнами был капитанский мостик с подвешенной на крюке рындой. Посреди него стояли вольтеровское кресло и узкая конторка, которая выбивалась из военно-морского духа. В самом кресле восседала хозяйка. К гостю она обернулась как императрица, которую потревожила мышь.

Не каждому чиновнику сыска везло повстречать столь колоритную фигуру. Мадам Рейсторм была не слишком высокой, но чрезвычайно широкого сложения. Как корабельная пушка. Поверх платья была надета безразмерная тельняшка, на плечи накинут капитанский китель. Лицо дамы, раз увидев, невозможно было забыть. Резкие, обветренные черты, нос клювом и роскошная шевелюра, изредка прореженная сединой. Правый глаз закрывала черная повязка. Ванзарова пробуравил взглядом единственный глаз. На шее у дамы висел мощный цейсовский бинокль. Ну что тут скажешь: прав был пристав… Мадам Пират… Того гляди вскочит на подоконник, выхватит шпагу и закричит на весь Екатерининский: «На абордаж, висельники!»

Обстановка требовала от штатского чиновника дерзкого поступка: сказать даме «Честь имею!» и отдать официальный поклон. Что он и сделал.

– Ну наконец-то явился, – проговорила она баском простуженного боцмана, явно польщенная. – Заждалась…

Не спрашивая, с чего вдруг его ждали, Ванзаров представился.

– Ваш супруг служил вместе с капитаном 1-го ранга Прибытковым, – добавил он, успев заметить на снимке морских офицеров знакомое лицо.

– Служил, – мадам вдохнула. – Пока с ума не сошел.

Этот печальный факт, вероятно, имел отношение к спиритизму или журналу «Ребус». Одно из двух.

– Мадам Рейсторм, позвольте… – только начал Ванзаров и был одернут.

– Да что ты, юнга, мадамкаешь… Обращайся просто, как положено: Елизавета Марковна.

Среди разнообразных и не всегда ласковых прозвищ Ванзарова появилось новенькое: юнгой его не называли даже в гимназии. Даже дома, когда заставляли надевать ненавистную матроску и детскую бескозырку. Нельзя описать, как ему было приятно.

– Благодарю, Елизавета Марковна… Позвольте узнать, как часто вы наблюдаете за каналом…

На него махнули рукой, жилистой и крепкой.

– Не хитри, юнга… Скажи прямо: по душу Иошки пришел?

Осведомленность дамы была чрезмерной. Даже для свидетеля с сильным биноклем.

– Вы в чем-то обвиняете господина Иртемьева? – аккуратно спросил он.

Мадам Рейсторм погрозила кулаком.

– Обвиняю!

– Позвольте узнать, в чем именно?

– Загубил, подлец, мою дорогую Серафимушку, – ответила она, дрогнув слезой. – Мою племянницу милую. Все через нее получил: и деньги, и положение, и даже квартиру эту. По заграницам катался, ни в чем себе не отказывал. На всякие глупости деньгами сорил. Мысли он в Париже фотографировал! Экая дурь… Серафимушка все терпела… И как отплатил? Заморил до смерти! Год траура для приличия вытерпел и женился на молоденькой дуре… Ну ничего, поплатится за все… Авдотья, внучка моя двоюродная, тоже, бедняжка, натерпелась от него… Грядет час расплаты… У нее теперь сила значительная… Она тебя прислала?

Было соблазнительно заработать кредит доверия. Но Ванзаров предпочитал не жульничать, когда в этом не было большой необходимости.

– Полагаете, Серафима Павловна была убита?

Старуха прорычала морским львом. Оказалось, горло прочистила.

– Что тут полагать… У Симушки сердце было слабое, только дунь – и нет ее… Много ли надо.

– Тем вечером, когда умерла мадам Иртемьева, вы видели что-то подозрительное?

– Видела… Все видела, – проговорила Рейсторм и направила бинокль в окно. – Все как на ладони…

– Мне крайне важно узнать… подробности, – сказал Ванзаров, пытаясь вспомнить, нет ли в морском языке специального выражения для фактов. Узлы, что ли? Нет, не узлы. И не кабельтовые…