Машины как я

Следующим утром мне исполнилось тридцать три. Весь день лил дождь, и я проработал девять часов, не выходя из дома. Впервые за много недель мой доход за день составил трехзначную цифру – всего-навсего. В семь вечера я встал из-за стола, потянулся, зевнул, заглянул в гардероб в поисках чистой белой рубашки и принял ванну. Загипсованную руку пришлось свесить за край, чтобы гипс не размок, но в остальном я был в хорошей форме. Я лежал в теплой воде, от которой шел пар, и напевал битловские песни, новых старых битлов, отдававшиеся эхом от кафельных стен, и время от времени поворачивал ногой горячий кран. Я намылился одной рукой. Что было непросто. Тридцать три казались не менее значимым рубежом, чем двадцать один, и Миранда приглашала меня на обед. Мы встречались в Сохо. Простая перспектива провести с ней вечер наедине вызывала во мне душевный подъем. Очертания моего тела в клубах пара вселяли в меня уверенность. И мой член, торчавший из воды, приятельски мне подмигивал. Все было как надо. Мускулатура пресса и ног придавала мне молодцеватый, даже геройский вид. Я беззастенчиво любовался собой и, должен признаться, давно не чувствовал себя таким счастливым. Весь день я старался не думать об Адаме, и у меня почти получалось. Все это время он сидел на кухне, как и сейчас, «в раздумьях». Мне было все равно. Я запел громче. Одни из самых приятных моментов между двадцатью и тридцатью годами были связаны у меня с марафетом перед выходом куда-то. Предвкушение желанного события давало даже более острые ощущения, чем само событие. Освобождение от работы, ванна, музыка, чистая одежда, белое вино, может быть, затяжка травкой. И вот, я выходил в вечерний город – свободный и голодный.

Когда я вылез из ванной, подушечки пальцев у меня здорово сморщились. Я где-то читал, что это атавизм, доставшийся нам от водолюбивых предков, ловивших рыбу руками. Я не верил такому объяснению, но оно мне нравилось, его откровенная бездоказательность. Мы ведь не ловили рыбу ногами, а пальцы на ногах морщились не меньше. Одевался я в спешке. Проходя через кухню мимо Адама, я ничего не сказал – он сидел с безразличным видом – и взял зонтик, чтобы пройти несколько сотен метров по убогой улочке, на которой я держал свою колымагу. Эта короткая прогулка быстрым шагом обычно нагоняла депрессию, заставляя сокрушаться о моей незавидной участи. Но не в тот раз.

Моя машина была выпущена в середине шестидесятых, британская «Лейланд Урбала», первая модель, способная делать тысячу миль на одной зарядке. На счетчике у нее было триста восемьдесят тысяч миль. Ее понемногу сжирала ржавчина, особенно вокруг колес. Зеркал на крыльях не было, уже когда я ее купил. На водительском сиденье красовалась длинная белая прорезь, а часть руля – от одиннадцати до трех – отсутствовала. Много лет назад одну девушку стошнило после забористых блюд индийского ресторана на заднем сиденье, и даже профессиональная химчистка была не в силах вывести запах карри виндалу. Протиснуться на заднее сиденье двухдверной «Урбалы» и можно было только при большом желании. Но движок у нее был практически неубиваемый, и она бегала плавно и быстро. А автоматическая передача позволяла управление одной рукой.

Я поехал по обычному маршруту и напевал всю дорогу, до парка Воксхолл и дальше вниз по течению, справа вдоль реки, мимо Ламбетского дворца и заброшенной больницы Святого Фомы, где ютились десятки, если не сотни бездомных. Дворник на ветровом стекле с водительской стороны двигался не чаще раза за десять секунд. Дворник с пассажирской стороны дергался в произвольном ритме. Я пересек Темзу по мосту Ватерлоо – лучшие виды на город с любой стороны, – после чего съехал с дороги в извилистый трамвайный тоннель и, преодолев с триумфом все его повороты, выскочил в Холборне – не самый короткий путь в Сохо, но мой любимый. Я выводил высоким тенором новую песню Леннона. Что все это значило? Мне тридцать три, и я влюблен. Во мне бурлил немыслимый коктейль гормонов, эндорфинов, дофамина, окситоцина и тому подобного. Причина, следствие или взаимодействие – наука знала о смене наших настроений всего ничего. Казалось сомнительным, чтобы они всегда имели материальную основу. В тот конкретный вечер я не притронулся ни к травке, ни к вину – в доме ничего такого не было. За день до того мне уже было почти тридцать три, и я точно так же любил Миранду – однако не чувствовал себя подобным образом. А то, что я с утра заработал сто четыре фунта, явно не объясняло моего душевного подъема. Мне бы волноваться из-за вчерашнего разговора с Адамом про его выключатель, из-за всех вопросов, которые я не решался затронуть с Мирандой, и из-за моего запястья. Но мое настроение менялось, словно по броску игральной кости. Химическая рулетка. Свободная воля ретировалась – и вот он, я, наслаждаюсь свободой.