Маска Черного Тюльпана

Сегодня вечером он обыщет дом лорда Вона. Завтра посетит регистрационный отдел министерства внешних сношений и посмотрит списки недавно прибывших с континента. Теоретически каждый иностранец в Лондоне должен по прибытии в город регистрироваться во внешнем ведомстве. Связной Вона мог проскользнуть тайком (вероятность чего являлась весьма высокой), а мог уже находиться в Лондоне несколько месяцев, передавая сообщения, привезенные кем-то другим, прибывшим позднее. Но даже и тогда логично было начать поиск таинственного мужчины с иностранным акцентом.

Кто-то же должен, в конце-то концов, защищать Англию.

Глава одиннадцатая

Кадриль: смертельный танец обмана.

Из личной шифровальной книги Розовой Гвоздики

К одиннадцати часам того вечера Генриетта пребывала в состоянии огромного раздражения на себя и на весь мир.

Ее раздражал глупый пижон, только что проводивший ее назад к матери (и кто ему сказал, что красновато-коричневый жилет сочетается с зеленовато-желтым фраком?); привел в раздражение лакей, предложивший бокал шампанского; нервировал удушающий запах лилий, заполнивший бальный зал; бесила кружевная оборка на рукаве, царапавшая руку и вызывавшая желание чесаться наподобие безумной обитательницы Бедлама.

Но больше всего Генриетту раздражала она сама.

День изначально не задавался. Середину дня она потратила, начиная письма и комкая их, беря книги и возвращая их на место, слепо глядя в окно, а в целом — не находя себе места, занятия и злясь. С запозданием Генриетте пришло в голову, что, вероятно, стоило поехать с Шарлоттой на примерку, просто чтобы хоть чем-то заняться. Мысль об этом, опоздавшая на три часа, только еще больше разозлила Генриетту.

Больше же всего, больше всего остального она была раздражена на себя за то, что в подробностях знала о передвижениях этого противного Майлза, противного Доррингтона. Генриетта протанцевала десять танцев, поболтала с Летти, младшей сестрой Мэри Олсуорти, задержала Пен на пороге балкона, предотвратив вытекающее из этого падение в глазах света, и долго обсуждала с Шарлоттой романы Сэмюэла Ричардсона и спорила, является ли Ловлас романтическим героем (Шарлотта) или вероломной скотиной (Генриетта) — и все это время обращая внимание на всякое и каждое движение Майлза.

С момента их прибытия на бал Майлз принес ей лимонаду, удалился в карточный салон, спустя полчаса вернулся посмотреть, не нужно ли ей чего-нибудь, и затеял длинный разговор с Болваном Фитцхью о лошадях. Генриетта знала — на двадцать минут он выходил на балкон с манильской сигарой и двумя приятелями, станцевал танец долга с леди Мидлторп и очень живо описал подробности вчерашнего боксерского матча в назидание семнадцатилетнему сыну Мидлторпов.

Это бесило, это был какой-то идиотизм, это… это не Майлз там?

Нет. Не Майлз. Генриетта поняла: странный скрежещущий звук издают ее собственные зубы.

Она ведет себя, твердо сказала себе Генриетта, как самая натуральная дура.

Что ей нужно, решила девушка, раздраженно дернувшись, когда эта несносная оборка царапнула руку, так это отвлечься. По-видимому, она умирает со скуки, иначе не стала бы играть с собой в глупые игры именно из-за Майлза. Ведь это же всего лишь Майлз, в пятнадцатый раз за вечер напомнила себе Генриетта. Майлз. Человек, однажды водрузивший ночной горшок на крышу церкви Святого Мартина-в-Полях. Тогда его едва не отлучили от церкви. Еще он тот самый человек, который умудрился свалиться в утиный пруд в Аппингтон-Холле, играя в мяч с ныне покойным корги[16] Ричарда. Правда, ему тогда было тринадцать лет, но вместо этого Генриетта вспоминала плеск, ругань и кряканье (последнее издавали утки, а не Майлз). Не говоря уже о незабываемом выступлении в роли монаха-призрака из Донвеллского аббатства. Генриетту потом неделю мучили кошмары.

Справедливости ради надо сказать, он также помогал ей забираться в домик на дереве, предназначенный только для мальчиков, стащил для нее первый в ее жизни бокал шампанского и подарил ставшую самой любимой мягкую игрушку — зайца Зайку (Генриетта была не самым творчески одаренным ребенком). Но Генриетте не хотелось быть справедливой. Ей хотелось восстановить свою способность не обращать на Майлза внимания. До сей минуты она никогда не считала это особым талантом.