Маска и душа

Я уже упоминалъ о томъ, что великихъ актеровъ дало Россiи крѣпостное крестьянство. Выдвинуло оно, какъ я только что отмѣтилъ, и именитое россiйское купечество. Много, во истину, талантливости въ русской деревнѣ. Каждый разъ, когда я объ этомъ думаю, мнѣ въ образець приходятъ на памяти не только знаменитые писатели, художники, ученые или артисты изъ народа, но и простые, даровитые мастеровые, какъ, напримѣръ, мой покойный другъ Федоръ Григорьевъ. Этотъ человѣкъ въ скромной профессiи театральнаго парикмахера умѣлъ быть не только художникомъ, что случается нерѣдко, но и добрымъ, спорымъ, точнымъ мастеромъ своего ремесла, что въ наше время, къ сожалѣнiю, стало большой рѣдкостью.

Есть у меня двѣ-три «буржуазныя» причуды: люблю носить хорошее платье, прiятное бѣлье и красивые, крѣпко сшитые сапоги. Трачу много денегъ на эти удовольствiя. Заказываю костюмъ у самаго знаменитаго портного Лондона. Меня изучаютъ во всѣхъ трехъ измѣренiяхъ и затѣмъ надо мною продѣлываютъ бесконечное количество всевозможныхъ манипуляцiй при многихъ примѣркахъ. А въ концѣ концовъ — въ груди узко, одинъ рукавъ короче, другой длиннѣе:

— У васъ правое плечо значительно ниже лѣваго.

— Но вы, вѣдь, мерили сантиметромъ.

— Извините, какъ то упустилъ.

То же самое съ сапогами и рубашками. Кончилъ я тѣмъ, что, заказывая платье, бѣлье и обувь, я пристально гляжу на закройщиковъ и спрашиваю:

— Вы замѣчаете, что я уродливъ?

Удивленiе.

— Вы видите, напримѣръ, что у меня лѣвое плечо ниже праваго?

Приглядывается:

— Да, немножко.

— А на лѣвой ногѣ у меня вы не видите шишки около большого пальца?

— Да, есть.

— А шея, видите, у меня ненормально длинная?

— Развѣ?

— Такъ вотъ, замѣтьте все это и сделайте, какъ слѣдуетъ.

— Будьте спокойны.

И опять — правая сторона пиджака обязательно виситъ ниже лѣвой на 5 сантиметровъ, сапоги больно жмутъ, а воротникъ отъ рубашки преть къ ушамъ.

То же самое у меня съ театральными парикмахерами. Съ тѣхъ поръ, какъ я уѣхалъ изъ Россiи, я никогда не могу имѣть такого парика, такой бороды, такихъ усовъ, такихъ бровей, какiе мнѣ нужны для роли. А театральный парикмахеръ, — какъ это ни странно, простой парикмахеръ — главный другъ артиста. Отъ него зависить очень многое. Федоръ Григорьевъ дѣлалъ просто чудеса. Въ немъ горѣли простонародная русская талантливость и несравненная русская сметливость и расторопность. Былъ онъ хорошiй и веселый человѣкъ, заика и лысый — въ насмешку надъ его ремесломъ. Подкидышъ, онъ воспитывался въ сиротскомъ домѣ и затѣмъ быль отданъ въ ученiе въ простую цырюльню, гдѣ «стригутъ, брѣютъ и кровь пускаютъ». Но и у цырюльника онъ умудрился показать свой талантъ. На святкахъ онъ дѣлалъ парики, бороды и усы для ряженыхъ и выработался очень хорошимъ гримеромъ. Онъ самъ для себя изучилъ всякое положенiе красокъ на лицѣ, отлично зналъ свѣтъ и тѣнь.

Когда я объяснялъ ему сущность моей роли и кто такой персонажъ, то онъ, бывало, говорилъ мни:

— Ддд-умаю, Ффф-едоръ Ивановичъ, что его нн-адо сыграть ррр-ыжеватымъ.

И давалъ мнѣ удивительно натуральный парикъ, въ которомъ было такъ прiятно посмотрѣть въ зеркало уборной, увидѣть сзади себя милое лицо Федора, улыбнуться ему и, ничего не сказавъ, только подмигнуть глазомъ. Федоръ, понимая безмолвную похвалу, тоже ничего не говорилъ, только прикашливалъ.

Мой бенефисъ. Завивая локонъ, Федоръ, случалось, говорилъ:

— Ддд-орогой Ффф-едоръ Ивановичъ. Поодппустимъ сегодня для торжественнаго шаляпинскаго спектакля…

И, дѣйствительно, «подпускалъ»…

Въ профессiональной области есть только одинъ путь къ моему сердцу — на каждомъ мѣстѣ хорошо дѣлать свою работу: хорошо дирижировать, хорошо пѣть, хорошо парикъ приготовить. И Федора Григорьева я сердечно полюбилъ. Бралъ его заграницу, хотя онъ былъ мнѣ ненуженъ — все у меня бывало готово съ собою. А просто хотѣлось мнѣ имѣть рядомъ съ собою хорошаго человѣка и доставить ему удовольствiе побывать въ январѣ среди розъ и акацiй. Ну, и радовался же Федоръ въ Монте-Карло! Исходилъ онъ тамъ всѣ высоты кругомъ, а вечеромъ въ уборной театра сидѣлъ и говорилъ:

— Дде-шево уст-трицы стоятъ здѣсь, Ффе-доръ Ивв-ановичъ. У ннасъ не подступишься! А ужъ что замѣчательно, Федоръ Ивановичъ, тт-акъ это ссс-ыръ, Фффе-доръ Ивв-ановичъ, ррок-форъ. Каждое утро съ кофеемъ съѣдаю чч-етверть фунта…

Я съ болышимъ огорченiемъ узналъ о смерти этого талантливаго человѣка. Умеръ онъ въ одиночествѣ оть разрыва сердца въ Петербургѣ… Миръ праху твоему, мой чудесный соратникъ!

38