К ее возвращению Меллиса даже провела некоторую перестановку в особняке. Заказала новые портьеры, приобрела кое-что из мебели, многое приказала переставить. Кроме того, она отдала рамы почти всех картин из нижней галереи мастерам, чтобы на них обновили облезшую позолоту.
Меллиса не тронула только портрет старого герцога, бывшего хозяина особняка. Позолота на его раме совсем потускнела, в завитках узора — почернела, но Лоранс считала, что тёмные краски и старинный вид к лицу герцогу. Его портрет казался старше некоторых работ прошлого века, эпохи Франциска I. Тем самым он привлекал внимание ценителей живописи, которых немало побывало в салоне мадам Арманд.
Лоранс наконец вернулась домой. Она была довольна поездкой, но еще более рада была снова видеть Меллису и находиться в своём "уютном гнёздышке". Так Лоранс иногда называла особняк на Сен-Клу, когда была особенно в благодушном настроении.
Мадам горячо одобрила заботы Меллисы и была благодарна ей за точное ведение дел в ее отсутствие.
Лоранс приехала утром. Сбросив дорожное платье, забралась в ванну; потом они с Меллисой болтали обо всём, ели взбитые сливки, пили ревеневый морс. Позже их ждал роскошный обед с до и послеобеденным отдыхом. Немного поговорили и о делах. Но были и другие интересные темы.
Лоранс привезла из Италии попугая. Огромного и будто бы говорящего. Этот факт не был пока установлен: попугай молчал или орал по-птичьи весьма дурным голосом.
Лоранс сперва хотела поставить его на тумбочку в свой будуар, после — в кабинет. Однако после бурных споров и обсуждений, место попугаю определили в галерее.
Клетка стесняла это чудо природы, и попугаю установили специальную жёрдочку, больше похожую на настоящее дерево с многочисленными безлистыми ветками. Попугай носил на лапке длинную цепочку, один конец которой приковывал его к "древу". Но длина цепочки вполне позволяла попугаю лазать по всем веткам и даже спускаться на пол.
— Ты знаешь, чем таких кормят? — поинтересовалась Лоранс у своей подруги. — У меня он съел все семена, которые вместе с птицей дал мне торговец в Италии.
— Да, — кивнула Меллиса. — Орехами, фруктами и печеньем. У нас в цирке был точно такой, только красный.
Попугай Лоранс мог похвастать ярко-синим оперением. С жёлтым брюшком и подкладками крыльев, в зелёной шапочке, с жёлто-белыми щеками и красной бородкой попугай выглядел редким франтом.
— Пусть живёт здесь, возле портрета герцога, — сказала Лоранс.
— Нет, там, в другой торцевой нише, — запротестовала Меллиса, — возле портрета моей любимой дамы!
— Как хочешь, — уступила Лоранс. И велела поместить попугая и его "древо" возле поясного портрета красивой молодой женщины с черными распущёнными волосами и светлыми глазами с искорками. Если бы не бледное печальное лицо и высокий строгий воротник "медичи" на платье начала века, дама сильно походила бы на Меллису.
Поддавшись приютской привычке искать всюду родителей, Меллиса давно зачислила эту красавицу себе в родственницы. Лоранс не особенно возражала и сама говорила, что портрет и ее воспитанница немного похожи.
— Кто она была? — спрашивала Меллиса довольно давно, заинтересовавшись портретом несколько лет назад.
— Моя знакомая, — отвечала Лоранс. — Не то чтобы близкая подруга, нет. Я даже не помню точно, как ее полное имя.
— Она была светской дамой?
— Ты судишь по платью? Нет. Насколько я помню, она прибыла в Париж бедной провинциалкой. И устраивала свою жизнь в кругах полусвета, так же как и я. Она была очень хороша, ты сама видишь, но слишком чувствительна для борьбы за звание фаворитки. Эта история происходила еще при покойном короле; мы все были очень молоды… — Лоранс вздохнула с видом вдовствующей королевы, сожалея о поре своей юности. — Я почти ничего не знаю о ней, Меллисс. Это было больше двадцати лет назад. По-моему, сердце этой красавицы было разбито из-за какой-то любовной истории. Кстати, художник, создавший для нас ее портрет, мне знаком куда лучше. Его звали Поль Виардо, и его-то я хорошо знала! Он был ее поклонником одно время. Но потом эта красавица шагнула с моста в Сену, и с тех пор ты — первая, кто меня спрашивает о ней.
— В каком году это было? — спросила Меллиса.
— Не помню. В шестом-седьмом.
— Я родилась в 1608. Эта, — Меллисс кивнула на портрет, — могла ведь и выжить?..
Лоранс странно посмотрела на свою компаньонку.
— Всё может случиться, — неуверенно согласилась она. — Но, вообще-то, это было зимой… Сену тогда наполовину затянуло льдом. Вряд ли… То есть, если она и могла чудом спастись, то уж наверняка без тебя.
Как бы ни было, а портрет несчастной дамы нравился Меллисе. Юной "маске" не было дела до подробностей ее жизни, и связать незнакомку с тайной своего рождения Меллиса попыталась, кажется, всего один раз. Во время той давней беседы. Более ни разу не задумывалась Меллиса о таком предположении всерьёз, но место для попугая она отстояла, поместив диковинную птицу рядом со своим любимым портретом в этой галерее картин.