Маска Красной Смерти

Был холодный ноябрьский вечер. Я только что уплетал весьма плотный обед, в котором не последнюю роль играли неудобоваримые трюфели, и сидел один в столовой, упираясь ногами в каминную решетку, а локтями – в небольшой столик, на котором помещались разнообразный десерт и довольно пестрая батарея вин и ликеров. Перед обедом я читал «Леонида» Гловера, «Эпигониаду» Уилки, «Паломничество» Ламартина, «Колумбиаду» Барлоу, «Сицилию» Таккермана и «Достопримечательности» Грисуолда. Немудрено, что я чувствовал теперь некоторое отупение. Я пытался прояснить свои мысли с помощью лафита, когда же это не удалось, взялся за газету. Внимательно пробежав столбец «о квартирах, сдающихся внаймы», столбец «о пропавших собаках» и два столбца «о сбежавших женах и учениках», я храбро принялся за передовую статью и прочел ее с начала до конца, не понимая ни слова. Вообразив, что она написана на китайском языке, я снова прочел ее с конца до начала с таким же результатом. Я уже хотел бросить с отвращением Этот том из четырех страниц, счастливую книгу, Которую даже критика не критикует, когда внимание мое было привлечено следующей заметкой:

«Пути к смерти многочисленны и разнообразны. Одна лондонская газета сообщает о господине, который скончался от необыкновенной причины. Он забавлялся игрой „Метание дротика“, которая заключается в том, что играющий выдувает иглу из тонкой трубочки. Он вложил иглу в трубочку не тем концом и, набирая воздух, чтобы дунуть посильнее, втянул ее себе в рот. Игла проникла в легкие, и через несколько дней он умер».

Прочитав заметку, я пришел в страшное бешенство, сам не знаю почему. «Это пошлая выдумка, – воскликнул я, – жалкое вранье, нелепое измышление какого-нибудь несчастного писаки, какого-нибудь скверного изобретателя сенсационных происшествий. Эти молодцы рассчитывают на поразительное легковерие нашего века и затрачивают свое остроумие на измышление возможных, но невероятных происшествий, необычайных случаев, как они выражаются. Но для мыслящего ума (подобного моему, прибавил я в скобках, бессознательно приставив палец к носу), для спокойного созерцательного понимания, каким обладаю я, с первого взгляда ясно, что крайнее умножение необычайных случаев в последнее время и есть самый необыкновенный случай. Я, со своей стороны, намерен отныне не верить ничему необычайному».

– Mein Gott[63], какой ше ви глюпий! – отвечал чей-то голос, самый замечательный голос, какой только приходилось мне когда-нибудь слышать.

Я подумал было, что у меня просто звенит в ушах – как бывает иногда у людей, изрядно нагрузившихся, – но звук напоминал скорее гудение пустой бочки, когда по ней колотят палкой. Я бы и приписал его пустой бочке, если бы не слышал членораздельных слов. Я отнюдь не отличаюсь нервностью, а несколько стаканчиков лафита, которые я пропустил, еще придали мне храбрости, так что я ничуть не испугался, а спокойно поднял глаза и внимательно осмотрел комнату.

– Хм! – продолжал тот же голос. – Ви налисался, как свинья, если не видите, что я сишу против вас.

Тут я догадался взглянуть прямо по направлению моего носа и увидел перед собою, за столом, существо неописуемое. Туловище его состояло из винной бочки или чего-то в этом роде, совершенно фальстафовского вида. К нижнему концу его были прикреплены два бочонка, по-видимому служившие вместо ног. Вместо рук болтались две довольно длинные бутылки, горлышками вперед, голова чудовища имела вид гессенской кружки или огромной табакерки с дырой посреди крышки. Табакерка (увенчанная воронкой, напоминавшей каску, надвинутую на глаза) помещалась на бочке так, что дыра приходилась прямо против меня; и из этой дыры, похожей на съеженный ротик сердитой старой девы, странное существо выпускало какие-то шипящие и свистящие звуки, очевидно считая их за осмысленную речь.

– Я вишу, – сказало оно, – что ви налисался, как свинья, потому что сидите там и не видите, что я сишу сдесь, и я вишу, что ви глюп, как гусь, потому что не верите гасете. Это истинная правта – каштое слово правта.

– Кто вы такой, скажите, пожалуйста, – спросил я с достоинством, хотя чувствовал некоторое смущение, – как вы сюда попали и о чем вы толкуете?

– Как я попаль сюда, – отвечала фигура, – это не ваше дело; а говорю я, что мне шелательно говорить, а кто я такой – ви долшен сам увитеть.

– Вы пьяный бродяга, – отвечал я, – я вот сейчас позвоню и велю вас вытолкать в шею!

– Хе-хе-хе! – засмеялся гость. – Хо-хо-хо! Ви не мошете это сделать.

– Не могу сделать? – возразил я. – Что вы хотите сказать? Чего я не могу сделать?

– Посвонить колокольшик, – отвечал он, пытаясь усмехнуться своим отвратительным ртом.