Маска Красной смерти. Мистерия в духе Эдгара По

Я заверил ее, что может. Тут же послышался оживленный щебет о том, что они смогут себе позволить. Новое платье и шляпка для Сестрички, давно назревшая покупка башмаков для ее матери. Я спокойно сидел, наслаждаясь их реакцией. За годы борьбы и лишений мне еще ни разу не выпадала такая удача. Вскоре подошло время отправить Сестричку в постель, и Путаница, опасаясь, что возбуждение не позволит дочери заснуть, подогрела стакан молока. Выпив молоко, жена моя пожелала нам обоим спокойной ночи и, нежно поцеловав меня и матушку, направилась в спальню.

Ретировавшись в кабинет, я занялся сочинением мистера Паркера, просматривая текст и расставляя пометки на полях, готовясь к завтрашнему труду в редакции. Просидев над книгою до полуночи, я пролистал ее до конца, затем совершил все положенные санитарно-гигиенические процедуры и, переодевшись на ночь, улегся в постель. Заснул я мгновенно.

В высшей степени странный сон приснился мне той ночью. Как будто я попал в старую арабскую сказку. Улицы какого-то восточного города, длинные, извилистые и узкие. Множество людей снует по этим улицам, людей совершенно обычных, если не считать цвета кожи. Некоторые зеленоликие, встречаются ярко-оранжевые и вовсе пестрые. Но вот из толпы прохожих выделилась фигура гиганта, закутанного в плащ. Он превосходил ростом всех встреченных мною ранее. И цвет лица его, виднеющегося из-под бледного плаща, поражал снежной белизной.

На следующее утро после завтрака я отправился в редакцию, захватив книгу мистера Паркера и свою рукопись, едкую и остроумную сатиру на макулатурную мазню К. А. Картрайта. Мне так не терпелось выставить этого Картрайта на всеобщее осмеяние, что я решился опубликовать свой памфлет не в «Бродвейских ведомостях», следующего номера которого пришлось бы дожидаться еще не один месяц, а в «Дейли миррор». Эта ежедневная газета печатала меня и раньше, а ее редактор, мистер Моррис, неоднократно давал понять, что внимательно рассмотрит любые мои предложения. Редакцию «Дейли миррор» я собирался посетить утром, по пути в свои «Ведомости».

Нельзя сказать, однако, что месть Картрайту полностью занимала мое воображение. Господствовала в голове мысль о странном вчерашнем альбиносе и его таинственном документе. Я настолько погрузился в размышления о предстоящей стодолларовой работе, что начисто забыл о трагическом происшествии, занимавшем громадный город.

И город тут же напомнил мне о своих заботах. Лишь только я отошел от порога дома, как ухо резанул вопль мальчишки-газетчика.

— Экстренный выпуск! Последние подробности! — надрывался малолетний торговец новостями. — Убийца девочек все еще на свободе! Полиция допрашивает индейцев Барнума! Разъяренная толпа атакует музей!

Барнум мой друг, и я не мог не поморщиться, услышав такого рода известия. Особенно обеспокоила меня фраза о нападении толпы на Американский музей. Я сразу вспомнил вчерашних оборванцев, вызывавших омерзение поведением и вульгарной манерой речи. Не эти ли негодяи штурмовали заведение Барнума? Так как музей находился на полпути между моей квартирой и редакцией, я решил нанести давно запланированный визит «королю зрелищ».

Через десять минут я увидел впереди его заведение. Здание барнумовского зрелищного предприятия бросалось в глаза уже за несколько кварталов. Одержимый страстью к саморекламе, Барнум превратил свою собственность в громадную архитектурную иерихонскую трубу, сокрушающую не слишком прочный разум почтеннейшей публики. Над крышей трепетала на ветру безвкусная пестрятина флагов. Фасад, как свиная туша на схеме разделки в лавке мясника, расчленен плакатами и транспарантами, прославляющими чудеса, коими можно насладиться, попав внутрь. Имя Барнума, выписанное громадными пурпурно-красными буквами, венчает это чудо. Заведение Барнума выделялось на трезвом сером фоне города, как цирковой клоун, вломившийся по ошибке на собрание пуритан.

Вопящий декор дополнял непрерывно дудящий с балкона над входом духовой, с позволения сказать, квартет. Приблизившись, я смог разобрать, что они, как всегда, нещадно фальшивя, превращают популярный «Веночек» из «Лукреции Борджиа» синьора Гаэтано Доницетти в спутанную кучу вырванных при прополке огорода сорняков. Режущая слух, перекрывающая неумолчный уличный шум какофония этих недомузыкантов предназначалась, по моему мнению, не для заманивания посетителей, а для того, чтобы они сбежали внутрь здания в надежде спастись от шума.

Подойдя ближе, я увидел, что, несмотря на ранний час, у входа в музей собралась немалая толпа. Так как люди стояли довольно далеко от входа, было ясно, что они не собираются посетить музей.

Первой моей мыслью было, что толпа образовалась из субъектов, коих я застал здесь накануне. Ан нет. Не считая нескольких уличных мальчишек, люди, собравшиеся перед музеем, как мужского, так и женского пола, оказались одеты прилично. Их взоры были направлены на что-то, чего я пока не мог разглядеть, так как объект внимания находился за углом, на Энн-стрит.