Маска Локи

Визирь сам поднес чашу розовой воды, охлажденной снегом, который доставляли с гор в бочках, закутанных в меха. Мустафа встал возле короля на колени и, смочив конец своего кушака, положил его на пылающий лоб Ги. Взгляд короля сделался осмысленным. Судороги прекратились. Когда Ги раскрыл рот, Мустафа поднес ему к губам чашу и вылил несколько капель на язык, обложенный и потрескавшийся, как шкура дохлой лошади, пару месяцев пролежавшей в пустыне.

Король Ги поднял руки и вцепился в чашу, определенно намереваясь вылить всю воду себе в глотку. Но Мустафа крепко держал чашу. Когда же наконец король осознал, как приятно пить маленькими глотками, Мустафа отдал ему сосуд. Визирь поклонился Саладину и отступил назад.

Приподнявшись на локте, Ги жадно пил. Утолив жажду, он впервые осмысленно огляделся. И увидел остальных французских дворян, стоявших как побитые собаки, с распухшими языками, свисающими поверх бород. Какие-то остатки монаршей ответственности побудили его поднять чашу, предлагая ее товарищам по несчастью.

Первым схватил сосуд Рейнальд де Шатийон. Этот человек, самозваный князь Антиохийский, утопил мусульманских паломников в Медине, сжег христианские церкви на Кипре, поклялся обесчестить сестру Саладина и осквернить кости Пророка. Трясущимися руками он поднес чашу к губам — он принимал освежающий напиток в шатре Саладина как гость!

— Стой! — Саладин почувствовал, как лицо его искажается от бешенства, с которым не в силах совладать разум. Он скатился с горы подушек и встал перед пленниками. «Так не должно быть!»

Король Ги глядел вверх с изумленным, почти страдальческим выражением на глуповатом лице.

Рейнальд, с бороды которого капала розовая вода, ответил Саладину улыбкой, более походившей на глумливую усмешку.

Красноватая дымка заволокла все перед глазами сарацинского султана. Ослепленный гневом, он повернулся к Мустафе:

— Объясни королю Ги, что это он — а не я — оказал такое гостеприимство нашему врагу.

Мустафа бросился вперед, упал на колени перед королем и открыл было рот. Но простого объяснения было мало. С точностью, выработанной годами упражнений в воинском мастерстве, он выбил чашу из рук Рейнальда, сломав ему палец. Вода забрызгала христианских дворян, край летящей чаши рассек одному бровь.

Рейнальд — теперь уже с нескрываемой издевкой — протянул к Саладину поврежденную руку.

— Так повелел тебе твой драгоценный Магомет? — В голосе звучала насмешка…

Не раздумывая, Саладин выхватил меч из гибкой дамасской стали и легким движением описал в воздухе сверкнувшую петлю.

Рука Рейнальда, отрубленная по плечо, судорожно дергаясь, упала королю Ги на колени. Король взвизгнул и отпрянул в сторону.

Рейнальд в недоумении посмотрел на свою руку и поднял взгляд круглых от ужаса глаз на Саладина. Губы изогнулись в изумленное «о», изо рта вырвался восходящий агонизирующий вой, подобный волчьему.

Прежде чем этот ужасный звук успел проникнуть сквозь стенки шатра, телохранитель султана ринулся вперед, на ходу выхватывая саблю, и одним ударом срубил с плеч голову Рейнальда. Удивленная голова, покатившись по ковру, уткнулась лицом в подножие пирамиды подушек. Тело упало на колени и рухнуло вперед.

Король Ги, забрызганный кровью, с ужасом смотрел на Саладина:

— Пощади нас, великий король! Пощади нас!

Султан, дав выход своему бешенству, мгновенно остыл. И глянул на Ги с состраданием.

— Не бойся. Не подобает султану убивать султана. Тебя и тех придворных, которые смогут доказать благородство своей крови, оставят для выкупа. Остальные твои воины будут проданы в рабство. Таково решение Саладина.

Король Ги, пребывающий в состоянии униженной покорности, низко склонил голову.

— Благодарю тебя, государь.

Крестоносцы — так стали называть европейских рыцарей, отправлявшихся в Палестину, — так и не смогли больше отвоевать свое королевство в Святой земле. Все, что осталось после них, — цепь разрушающихся укреплений на холмах: архитектура Франции поверх архитектуры Рима, и все это на руинах Соломоновых строений.

Вскоре на этой сцене появится Ричард Английский. Он также будет сражаться с Саладином и также проиграет ему. При этом ему придется уступить бразды правления в своей далекой зеленой стране брату Джону, чьи сомнения и колебания приведут к созданию Великой Хартии, праматери всех конституций.

Айюбиды Саладина, а после них — мамелюки будут править в Палестине свыше трех столетий, но им так и не удастся покорить себе ассасинов в их горных убежищах. Укрывшись в Тайном Саду, оберегаемые Тайным Основателем, они будут терзать всех, кто попытается поработить арабских феллахов.

Между тем Египет уступит власть растущей Оттоманской империи. Она будет господствовать на этой земле следующие четыре столетия. В конце концов и эта империя начнет клониться к закату, уступая власть конгломерату шейхов под негласным руководством англичанина Т.-Э. Шоу, более известного под боевым прозвищем Лоуренс.

Так началось британское правление в Палестине, которое продлится всего тридцать лет в двадцатом веке.