Коул не знал, зачем эльф рассказывает ему об этом, но все равно слушал. Странно… очень странно. Прежде всякий раз, когда он отыскивал одинокого и отчаявшегося человека, его подгоняла к цели нестерпимая жажда. Он нуждался в своих жертвах точно так же, как они нуждались в нем. Времени на разговоры не оставалось, потому что ему нужно было увидеть в их глазах узнавание – тот предсмертный миг, в который они даровали ему возможность снова стать настоящим.
Что же он чувствует сейчас? Тьма, которую он сам же и высвободил, ворочается в нем, расползается ордой алчных насекомых… но той самой нестерпимой жажды нет. Коул провел большим пальцем вдоль лезвия кинжала. Острый. Подарить Фарамонду такую свободу будет проще простого. Если он не нуждается в этой смерти – можно ли считать ее милосердным поступком, а не хладнокровным убийством?
– В день, когда выпадает первый снег, – продолжал Фарамонд, – обязательно устраивается праздник. Мне это казалось странным. Зима смертельно опасна, что тут праздновать? Однако местные жители неизменно надевают венки и учиняют обильное пиршество с плясками. Меня тоже всякий раз приглашают на пир и зовут танцевать, хоть и знают, что я откажусь. Я просто наблюдаю за ними и недоумеваю – к чему все это? – Голос его прервался. Смолкнув, он повернулся к Коулу, и тот увидел, что эльф плачет. – Этой ночью в Адаманте не будет никакого праздника.
– Ты не хочешь бежать?
– Я не хочу бежать. Я хочу, чтобы ты убил меня.
Последний конклав, на котором присутствовал Рис, произвел на него неизгладимое впечатление.
Коллегия магов в Кумберленде занимала дворец. Когда-то он принадлежал одной неварранской герцогине, а потом был подарен Церкви – по слухам, из-за того, что у дочери герцогини обнаружился магический дар. Герцогиня желала, чтобы ее дочь жила в привычной роскоши, а не в какой-нибудь мрачной башне в сотне миль от родного дома.
Рис охотно верил этим слухам. Если Белый Шпиль поражал воображение своим подавляющим величием, то Коллегия магов – непомерной роскошью интерьера: мраморные колонны, красочно расписанные фрески, вазы, золоченый узор из виноградных лоз на стенах. Особый интерес представлял входной зал – там стояли изготовленные из песчаника бюсты всех верховных чародеев, ко-торые занимали эту должность за последние шесть сотен лет. Весь дворец блистал золотом. Казалось невероятным, чтобы магам предоставили для собраний это средоточие роскоши, и тем менее так оно и было.
Красная аудитория, названная так из-за куполообразного потолка, отделанного красным деревом, без труда вмещала две сотни человек – Первые Чародеи, главы братств, старшие чародеи и даже любопытствующие ученики. Они спорили, похвалялись, разбивались на группы и произносили речи. Некоторые приходили просто по-наблюдать за собранием, маги почтенного возраста – поглазеть на восторженных новичков. Рис тогда долго бродил в нестройном шуме множества голосов и безуспешно гадал, какова повестка дня, пока не сообразил, что ее попросту нет. Всякая попытка укрепить порядок на собрании отметалась ради свободного общения.
В итоге собрание почти ничего не успевало решить, и, судя по высказываниям чародеев, такое было в порядке вещей. Впрочем, никого это обстоятельство не огорчало. Участие в конклаве придавало магам ощущение, что они являются частью чего-то большего, нежели их собственный Круг, и могут, если будет на то их воля, выступить как единое целое.
Нынешний конклав, если его вообще можно было так назвать, проходил в совсем иной обстановке.
Громадный зал Белого Шпиля был чересчур велик для собравшихся – пятнадцать Первых Чародеев, не считая тех четверых, которые не успели прибыть вовремя, и Верховная Чародейка. Помимо них в зале находились только сам Рис, Адриан и Винн. Храмовники, выстроившиеся вдоль стен, пожирая недобрыми взглядами магов, превосходили их числом более чем вдвое. Это унижало, и всем участникам конклава явно было не по себе.
Рис держался особняком, чувствуя себя посторонним в тесном кружке Первых Чародеев… в отличие от Адриан, которая с первой минуты ни на шаг не отходила от Верховной Чародейки. Разговоров никто не вел. Все ждали, когда приведут Фарамонда, и одно это было поводом для всеобщего напряжения: Винн уже рассказала о том, какая участь его ожидает, и Первых Чародеев это известие отнюдь не порадовало. Рис не знал, что произойдет, когда в зал войдет эльф, во второй раз ставший Усмиренным. По всей вероятности, ничего хорошего.
Верховная Чародейка Фиона была эльфийкой: черноволосая, с седеющими прядями на висках и почти такая же миниатюрная, как Адриан. Рядом с рослыми магами эти две женщины смотрелись бы даже забавно, если бы не излучали столь мощную энергию, что казались на голову выше всех прочих. Фиона бросала на храмовников уничтожающие взгляды, и остальные маги, судя по всему, разделяли ее чувства.