Маскарад

Все-таки без поддержки королевы многое менялось.

Без Роксаны сам мир менялся на глазах.

Помощь возникла неожиданно: в один из невыносимых вечеров я вернулась домой и нашла на крыльце книгу. Без ювелирного переплета, одни скрепленные листы. Я пыталась выяснить у Лин, как эти листы к нам попали, но она ничего не видела, ровно как и остальные домашние. Книга просто… появилась.

Кто-то поделился со мной той самой книгой Катарины Линнард.

Точнее, внутренним содержанием, не имеющим отношения к сказкам.

Я поняла это, открыв первую страницу.

Темные времена наступят вновь,

Но не прольется мертвая кровь.

Расколется надвое земля,

Берега отступят, высохнут моря.

Но все разрешит жертва одна.

Всего лишь смерть, зато какая!

Той девушки, что родилась в ночи.

И скажет она: «Прощайте, король!»,

Так дочь отца своего уйдет на покой.

Война за войной, в каждой будет герой.

Но за кого отдать голос свой?

Мертвая земля уже давно все решила.

И будет дарована новая сила.

Эти строки я читала впервые, но сразу их узнала по содержанию. К тому же, Роксана цитировала части предсказания… это оно, то самое. В ночь моего рождения Мертвая Земля заговорила с Храмом, со скельтой по имени Катарина. И вот что рассказала… дочь своего отца, жертва которой разрешит все проблемы молодого короля.

Теперь я видела все глазами королевы, больше подробностей. Наступят темные времена, но мертвая кровь не прольется, потому что принц не управляет мертвецами, все просто. И моя смерть это изменит, как и говорила королева. А потом… война. Александру будет дарована сила, он победит и станет достойным королем, наследником самой Роксаны. Мертвая Земля все решила.

Я перечитывала роковые строки вновь и вновь, не могла заставить себя перевернуть страницу. И только раз на пятидесятый заметила, что предсказание написано почерком Силлиана. Чтобы в этом убедиться, я нашла его старые письма и сравнила – все верно, рука Силлиана Нольткена.

Он сам это написал.

Но… как?

По уши в непонятных эмоциях, я перевернула страницу. Опять почерк Силлиана. Вся книга исписана его рукой. Местами почерк кривился, будто писавший очень торопился или сильно нервничал, но чаще буквы выглядели ровными, чуть ли не ювелирно выведенными.

Это был дневник.

Полный эмоций, путаных рассуждений и заметок и о несправедливостях судьбы. Почти на каждой странице мелькало мое имя. Силлиан любил меня, сколько себя помнил, но понимал, что с принцем ему не тягаться. А потом случилось нечто грандиозное: мы с Александром вдруг расстались и начали вести себя странно. Силлиан понимал, что это его шанс, держался рядом и выжидал.

Мне было странно читать его мысли, но я не могла остановиться.

Ведь началось самое интересное. Требовалась всего-то небольшая наблюдательность, чтобы уловить изменения в моем поведении, Александр тоже не отставал. И однажды принц обмолвился, что в Храм больше ни ногой, мол, он только рушит чужие жизни, и больше никакой пользы. Силлиан незамедлительно связал это со мной и наблюдал дальше. И так по мелким крупинкам собрал часть картины, выяснил имя – скельта Катарина. Знаменитая предсказательница что-то нарекла принцу и его возлюбленной, дело осталось за малым – выяснить, что именно.

Это было настоящее расследование, сам Дарлан бы позавидовал и поспешил нанять Силлиана на работу. Скельта Катарина была матерью альтьеры Хедвины Штейгель, а та, в свою очередь, славилась влюбленностью в некоего альтьера Цицана Меллина. И он не дотягивал до уровня возлюбленной, хоть и был альтьером. Зато семья Силлиана всегда считалась одной из древнейших и богатейших семей Мертвоземья, и это открывало многие дороги. Например, Силлиан легко подкупил Меллина, чтобы тот помог ему пробраться в дом знаменитой скельты Катарины и кое-что там поискать.

Нашел он предсказание. Точнее, очень много предсказаний, ведь на исходе жизни Катарина начала сходить с ума и все записывать, записывать… слишком много видений, от которых ей хотелось избавиться. Такие записи помогали, она просто выплескивала все на бумагу и ей становилось легче. Силлиан прочитал все записи, но быстро нашел нужную, вспомнив, как однажды я назвала себя «дочерью своего отца», и говорила это с горечью. Казалось бы, такие несущественные мелочи, но при должном наблюдении они уже мелочами не казались.

Силлиан все узнал.