Маскарад, или Искуситель

При этих словах несчастного вида женщина, в своего рода траурном платье, опрятном, но прискорбно изношенном, спрятала своё лицо за скудным узелком, и все услышали её рыдания. Тем временем, как будто не видя или не слыша её, травяной доктор снова заговорил, и на сей раз весьма трогательно:

– Есть ли здесь хоть кто-то, кто чувствует себя нуждающимся в помощи и кто, приняв такую помощь, почувствовал бы, что он в своё время дал бы или сделал бы больше, чем смогли когда-то дать или сделать для него? Мужчина или женщина, есть ли здесь хоть кто-нибудь?

Рыдания женщины были уже более слышимыми, хотя она стремилась подавить их. В то время как внимание почти всех присутствующих было обращено к ней, появился подёнщик с белой повязкой через всё лицо, скрывавшей одну сторону носа, и кто ради прохлады был одет в свою фланелевую рубашку с красными рукавами с переброшенным через плечо пальто, заштопанные манжеты которого свисали сзади, – этот человек перемещался, шаркая ногами, и шагами, отдалённо похожими на шаги осуждённого преступника, вполне мог сойти за годного претендента.

– Бедный раненый хазар! – вздохнул травяной доктор и опустил деньги в превратившуюся в раковину ладонь и отошёл.

Получатель милостыни отошёл в сторону, когда джентльмен с тёмно-рыжими волосами остановил его:

– Вы не пугайтесь, но я хочу увидеть эти монеты. Да, да, хорошее серебро, славное серебро. Теперь возьмите их снова и в то время, пока вы думаете о них, носите повязку с лёгкостью. Вы слышали? Уделите внимание шраму на носу и отключитесь от себя самого.

Будучи просителем по природе или же из-за эмоций, не позволяющих доверять его голосу, человек тихо, но не без некоторой стремительности ушёл.

– Странно, – сказал джентльмен с тёмно-рыжими волосами, возвращаясь к своему другу, – деньги были хорошие.

– Да, и где же теперь ваше прекрасное мошенничество? Мошенничество, отдающее половину прибыли на милосердие? Он – дурак, о чём я и твержу.

– Другие могли бы назвать его оригинальным гением.

– Да, оригинальным в своём безумии. Гений? Его гений – ненормальный ум, и, когда его время пройдёт, в нём окажется немного новизны.

– Разве он не может быть мошенником, дураком и гением одновременно?

– Я прошу прощения, – сказал тут третий господин с выражением лица слушающего сплетника, – но вы несколько озадачены этим человеком, и вам это может быть полезно.

– Вы знаете что-нибудь о нём? – спросил джентльмен с крючковатым носом.

– Нет, но я его кое в чём подозреваю.

– Подозреваете? Мы хотим знать, в чём.

– Ну, начните подозревать сначала, и дальше узнаете. Истинное знание приходит, но как подозрение или открытие. Это – мой принцип.

– И всё же, – сказал джентльмен с тёмно-рыжими волосами, – поскольку мудрец будет держать при себе даже некоторые несомненные факты о себе самом, останется, по крайней мере, намного больше других подозрений до того момента, пока они не дозреют до знаний.

– Вы что-нибудь слышали о мудреце? – сказал джентльмен с ястребиным носом, обращаясь к новому собеседнику. – Тогда в чём вы подозреваете этого приятеля?

– Я сильно подозреваю, – прозвучал нетерпеливый ответ, – что он один из иезуитских эмиссаров, бродящих по всей территории нашей страны. Лучше постичь их секретные проекты, которые они предпринимают время от времени; я бы сказал, что это совершенный театр масок, иногда внешне абсурдных. Сказанное действительно по некоторым причинам породило забавную улыбку на лице джентльмена с ястребиным носом, добавив третью сторону обсуждения, которое теперь стало своего рода тройным поединком, но закончившееся в конце концов с тройным результатом.

Глава XIX Солдат удачи

– Мексика? Молино-дель-Рей? Ресака-де-ла-Пальма?

– Ресака-де-ла-Томба!

Защищая свою репутацию, заботясь в первую очередь о себе, как нередко случается, и ничего не зная о том, что происходило в описанных выше дебатах, травяной доктор, дойдя до передней части корабля, заметил там одинокого человека в старой грязной полковой шинели с лицом одновременно и мрачным, и сухим, на заплетающихся парализованных ногах, твёрдых, как сосульки, стоящих между грубыми костылями, в то время как всё остальное тело, словно длинный судовой барометр на карданном подвесе, раскачиваемое туда и сюда, механически вторило движению корабля. Взгляд его был опущен, и во время качки калека, казалось, пребывал в глубоком раздумье.

Как только тот попал в поле зрения травяного доктора, тот, решив, что здесь стоит некий раненый герой с мексиканских полей брани, с сочувствием обратился к нему, как упоминалось выше, и получил вышеупомянутый весьма невнятный ответ. Угрюмо и неприветливо произнеся его, калека от произвольного нервного толчка закачался сильнее (признак того, что его охватили эмоции), и можно было подумать, будто некий шквал внезапно сдвинул корабль, а вместе с ним и этот своеобразный барометр.