Маскарад, или Искуситель

– Не смог заполучить его.

– Крепкий, трудолюбивый бондарь, как вы; что было причиной, почему вы не смогли получить залог?

– У крепкого, трудолюбивого бондаря не было друзей. Ну хорошо, меня быстро отправили в сырую клетку, как речную лодку, что плещется в затоне, запертая в солёной воде, вы видели? На время следствия.

– Ну, и что вы сделали?

– Да ведь я не заполучил друзей, говорю же вам. Худшего преступления, чем убийство, вы ещё долго не увидите.

– Убийство? Раненый умер?

– Умер на третью ночь.

– Тогда залог джентльменов не помог убийце. Тогда он был заключён в тюрьму, не так ли?

– Он имел слишком много друзей. Нет, то был я, кого заключили в тюрьму. Но я продолжу. Они позволили мне ходить по коридору днём, но ночью я должен был быть под замком. Там было сыро, и сырость поразила мои кости. Они лечили меня, но без толку. Когда следствие проходило, меня вывели и велели мне рассказать.

– И что вы рассказали?

– Я рассказал о том, что я видел, что сталь вошла, и видел, что он ударил.

– И этого джентльмена повесили?

– Повесили ему золотую цепь! Его друзья устроили собрание в Парке и подарили ему золотые часы и цепь по случаю его оправдания.

– Оправдания?

– Разве я не говорил, что у него были друзья?

Возникла пауза, нарушенная наконец словами травяного доктора:

– Ну, есть светлая сторона у всего этого. Когда кто-то прозаически говорит о правосудии, тот романтично говорит о дружбе! Но продолжайте, мой пострадавший друг.

– Когда я всё рассказал, они заявили мне, что я могу идти. Я сказал, что не могу идти без посторонней помощи. Поэтому констебли помогли мне, спросив, куда я пойду. Я сказал, что назад в «Томб». Я не знал никакого другого места. «Но где же твои друзья?» – спросили они. «У меня нет ни одного». Тогда они усадили меня в инвалидное кресло с навесом и повезли меня вниз, в док на борт корабля, и далее на остров Блэквелла – в тюремную больницу. Там мне стало хуже – я дошёл до тяжёлой степени, в какой вы видите меня теперь. Меня не смогли вылечить. За три года я стал больным от лежания в истёртой железной кровати рядом со стонущими ворами и разлагающимися грабителями. Они дали мне пять серебряных долларов и эти костыли, и я захромал прочь. У меня был единственный брат, который уехал в Индиану несколько лет назад. Я попросил собрать сумму для поездки к нему, добрался наконец до Индианы, и мне показали его могилу. Она находилась на большой равнине, во дворе евангелистской церкви, за забором из пней, старые седые корни которых цеплялись за всех идущих мимо, как рога американского лося. Надгробие, установленное над последней вырытой могилой, было из зелёного ореха, с корой и зелёными ветвями, произрастающими из него. Кто-то высадил кустик фиалок на насыпь, но здесь была бедная почва (ведь для кладбища всегда выбирают самые бедные почвы), и все фиалки высохли до состояния трута. Я собирался присесть и облокотился на надгробие и подумал о моём брате на небесах, но надгробие сломалось, как только я успел расправить ноги. Поэтому, после удаления со двора нескольких сорняков, что укоренились там, я ушёл и после недолгой истории нахожусь здесь и дрейфую вниз по течению, как какой-то обломок кораблекрушения.

Травяной доктор молчал какое-то время, погрузившись в размышления. Наконец, подняв свою голову, он сказал:

– Я увидел всю вашу историю, мой друг, и стремился рассмотреть её в свете комментариев с точки зрения той системы понятий, которой я доверяю; но она так не согласуется с нею со всей, так несовместима с нею, что вы должны простить мне, если я честно скажу вам, что не могу в неё поверить.

– Это меня не удивляет.

– Почему?

– Едва ли кто верит моей истории, и поэтому большинству я говорю другое.

– Как, снова?

– Подождите здесь немного, и я покажу вам.

– С этими словами, сняв свою тряпичную кепку и поправив своё изодранное обмундирование, насколько это у него вышло, он пошёл прочь, тяжело ступая среди пассажиров в смежной части палубы, говоря весёлым голосом:

– Сэр, шиллинг для Счастливого Тома, который сражался в Буэна-Висте. Леди, что-нибудь для солдата генерала Скотта, который был дважды ранен в славной битве при Контрерасе.

Тут случилось так, что незнакомый калеке чопорный незнакомец подслушал часть его истории. Разглядев сначала его самого, затем его нищенские просьбы, этот человек, повернувшись к травяному доктору, с негодованием сказал:

– Не слишком ли он плох, сэр, для того, чтобы вот так по-мошеннически лгать?

– Милосердие никогда не бывает напрасным, мой добрый господин, – прозвучал ответ. – Порок этого неудачника простителен. Глядите, он лжёт не из шалости.

– Не из шалости. Я никогда не слышал более экстравагантной лжи. На едином духу скажу вам, что если бы она оказалась правдой, то в дальнейшем он сфальсифицировал бы и её.