Маскарад, или Искуситель

– Придя к тому, чтобы помянуть человека, вся рассказанная история о котором до настоящего времени была всего лишь введением, судья, который, как и вы, был великим курильщиком, настоял бы, чтобы вся компания взяла сигары, и затем, зажёгши свою сигару, поднялся бы со своего места и серьёзнейшим голосом сказал: «Господа, давайте покурим в память о полковнике Джоне Мердоке», а затем, после нескольких затяжек, сделанных стоя в глубокой тишине и в глубокой мечтательности, вернулся бы к своему месту и своей беседе, скорей всего, с такими словами:

«Хотя полковник Джон Мердок не был особенным индейским ненавистником, он всё же лелеял особенное чувство к краснокожему и в такой степени и так разыгрывал своё чувство, что только одного этого было бы достаточно для появления уважения к его памяти.

Джон Мердок был сыном женщины, трижды побывавшей замужем и трижды овдовевшей от томагавка. Три мужа подряд у этой женщины были пионерами, и с ними она переезжала из одного дикого края в другой, всегда находясь на границе. С девятью детьми она наконец нашла своё место в небольшой пустоши, впоследствии именуемой как Винсения. Там она присоединилась к компании, собиравшейся удалиться в недавно созданный штат Иллинойс. Тогда в восточной части Иллинойса не было никаких поселений, но на западной стороне, на берегу Миссисипи, около устья реки Каскаскиа, находилось несколько старых франкоязычных деревень. Поблизости от тех деревень, в очень чистых и приятных местах новой Аркадии, был участок, предназначенный госпоже Мердок; там, поблизости, среди виноградных лоз, они и начали обосновываться. Они поплыли по реке Уобаш в лодках, планируя спуститься по её течению в Огайо, и по Огайо к Миссисипи, и далее к северу, к месту, которого нужно было достичь. Всё шло хорошо, пока перед ними не появилась скала Великая Башня на Миссисипи, где они должны были высадиться и перенести свои лодки вокруг мыса, где нёсся бурный поток. С этой стороны и выбежали подстерегавшие их индейцы, убив почти всех. Среди жертв и была вдова со всеми её детьми, за исключением Джона, который в отдалении в пятьдесят миль следовал со второй партией.

Он просто повзрослел, когда вот так внезапно остался, в сущности, единственным живым из своего рода. Другие молодые люди, возможно, превратились бы в скорбящих, он же превратился в мстителя. Его нервы стали электрическими проводами – чувствительными, но стальными. Он был тем, кого из-за его самообладания нельзя было заставить ни вспыхнуть, ни побледнеть. Говорили, что, когда ему принесли эти вести, он сидел на берегу под болиголовом, поедая свой обед из оленины, – и как только новость была ему рассказана, он сперва приподнялся, но затем продолжил медленно есть, сознательно пережёвывая дикие новости с диким мясом, как если бы и то и другое вместе, превращаясь в млечный сок, должны были стать движущей силой его намерений. После этой трапезы поднялся уже индейский ненавистник. Он встал, взял своё оружие, упросил некоторых товарищей присоединиться к нему и без промедления принялся узнавать, кем фактически были преступники. Они, как оказалось, принадлежали к группе из двадцати отступников из разных племён, людей вне закона даже среди индейцев, сбившихся в мародёрскую шайку. Не имея возможности действовать сразу, он отпустил своих друзей, поблагодарив их и сказав, что попросит помощи в некий будущий день. Больше года блуждая в дебрях, он в одиночку наблюдал за бандой. Однажды он решил, что появился благоприятный момент, – это было посреди зимы, и дикари где-то разбили лагерь, очевидно собираясь тут и остаться, – он снова собрал своих друзей и пошёл туда, но, учуяв по ветру его приближение, враг сбежал, и в этой панике индейцы оставили всё, кроме своего оружия. В течение зимы аналогичный случай дважды представлялся ему. В следующем году он разыскал друзей и заручился обещанием послужить ему в течение сорока дней. Наконец час настал. Это было на берегу Миссисипи. Из своего укрытия в красном вечернем сумраке Мердок и его люди смутно различили банду шайенов, гребущих в своих каноэ к покрытому зарослями острову посередине реки, где можно было более безопасно устроить привал; для карающего духа Мердока в диком краю голоса, вызывавшие когда-то трепет, теперь прозвучали словно голоса, прошедшие через райские сады. Прождав до глубокой ночи, белые поплыли по реке к острову, буксируя за собой гружёный плот. При высадке Мердок обрезал канаты у каноэ врага и пустил их с его собственным плотом по течению, решив, что у индейцев не должно быть ни спасения, ни безопасности, а победа – только для белых. Белые победили, но трое из индейцев спаслись самостоятельно, бросившись в поток. Группа Мердока людей не потеряла.