Скоро она уже слюнила карандаш, подводя брови, морщила лоб, трогая щеткой ресницы; вытрясала на ладонь последнюю каплю из пробного флакона "Проказницы Жанэ".
Раскрыла шкаф. Собственно говоря, раздумывать приходилось только об обуви, - что касается платья, то выбирать было не из чего: вот оно маленькое красное шелковое платье на бретельках. Впервые она выходила в нем на аспирантский вечер; то, что наденет его сегодня, лишний раз подтверждало, что за эти восемь лет - или сколько там? девять? - ее фигура не претерпела серьезных изменений. Тем не менее, платьице уже давно не вызывало у нее ничего, кроме раздражения. Хоть и было как нельзя более к лицу. Туфли... с туфлями такая же история; критически осмотрела лаковые мыски и темно-вишневые бархатные банты с алмазной искрой на каждом. Размышляя, покусывала палец; проблема заключалась не в туфлях, а в дожде: по такому дождю в них далеко не уйдешь. Решительно сунула в пакет и обулась в мокрые ботинки. Надела куртку. Взяла зонт.
Когда она выбежала из подъезда, костры догорали.
Давешний долговязый горлопан с треском рвал на тряпки какие-то серые простыни. Вокруг него шла торопливая деятельность. Юнцы суетились больше всех. Кто уже намотал лоскуты на обрезки труб и прихватил проволокой, поливал теперь бензином. Несколько канистр стояли у стены. Тревожные тени плясали на тротуаре и стенах.
Не оглядываясь, Настя поспешила к остановке.
- Построились, построились! - хрипло командовал кто-то у костров. - С факелами - вперед!
В ответ нестройно галдели.
- А чо тут с двенадцатой махалли лезут?
- Алиевские-то куда?
- Да куда ж ты, м-м-мать!..
- Двенадцатая отдельной колонной пойдет! - гремел командный голос. Сто раз повторять? - двенадцатая отдельно, от магазина!
За дальними домами что-то вдруг плеснуло сине-красным светом - где-то в Братееве... не то еще дальше, в Капотне...
Малиновый отблеск ступенчато метнулся в низкое небо.
Яростно ухнуло... покололось на крупные гроздья...
И долго еще потрескивало, погромыхивало, хлопотливо рассыпалось на мелкие ягодки.
Голопольск, четверг. Сапоги
Чувствуя, что возмущение клокочет в нем, словно вода в кипящем чайнике, Игнатий Михайлович брякнул трубку и вышел из каморки главного технолога в цех.
Он направился было к выходу, но потом замедлил шаг и остановился возле сверлильного станка, кожух которого с обеих сторон украшали медные вензели и круглая надпись: "Акц. об-во бр-въ Фрицманъ".
Станок сломался недели три назад, и с тех пор с ним возился слесарь Никишин.
- Та-а-а-ак, - угрожающе удивился Твердунин. - Ты еще здесь?
- Ну...
- А я тебе что говорил?
- Что?
- Я тебе шабашить говорил? А? Говорил или не говорил?!
- Сейчас пошабашу, - пыхтел Никишин, погружая руки в масляное нутро. Сейчас я...
- Нет, а я спрашиваю - говорил?
- Ну, говорили...
- Давай без "ну"! Говорил? Что нужно Живорезова на пенсию провожать, говорил?
- Ну, говорили...
- А ты что?!
- Да сейчас же, сейчас... - пробормотал Никишин, загнал языком окурок в угол рта, сощурился и, закатив глаза, словно слепой, снова стал нащупывать непослушную резьбу.
- Тьфу, чтоб тебя! - в сердцах сказал Твердунин. - Вот попробуй только не приди - прогрессивки лишу!
Цех был небольшим и располагался в переоборудованном здании церкви, невесть когда приспособленной под нужды расширяющегося производства. Станки смолкли, но вой и скрежет еще несколько секунд трепыхался под темным сводом; потом стало слышно, как там же, под сводом, чирикают воробьи - ничто не мешало живому жить.
Твердунин пересек двор и скоро оказался в административном корпусе.
В актовом зале стоял на возвышении длинный стол, застеленный линялым кумачом. За столом уже сидела Рита Захинеева, председатель профкома. Сердито громыхнув стулом, Твердунин сел напротив графина.
- Сегодня у нас, как говорится, торжественный день! - сказал он, когда кое-как расселись.- Мы провожаем на пенсию нашего дорогого Илью Константиновича. Ну-ка, встань, Живорезов, покажись!
Живорезов встал, смущенно улыбаясь, сложил руки под животом.
Полупустой зал одобрительно загудел.
- Да знаем мы его! - крикнул кто-то.- Садись, Константиныч, не маячь!
Живорезов пожал плечами и сел.
- А где непосредственное руководство? - спросил Твердунин, всматриваясь в зал. - Почему не вижу? Древесный! Где тебя черти носят?
- Здесь я, Игнатий Михайлович! - начальник участка помахал ему рукой. Здесь!
- Ага... Ну, ладно... Илья Константинович провел на производстве более сорока лет. Сорок лет - не шутка. Можно сказать, Илья Константинович стоял у колыбели нашего современного производства. Если его спросить, я думаю, Илья Константинович мог бы рассказать, как работали здесь в те годы, когда он впервые пришел на фабрику. Какое было оборудование. И какое теперь! Теперь мы, можно сказать, оснащены по последнему слову техники. И немалая в этом заслуга нашего дорогого Ильи Константиновича!
Твердунин сделал паузу и обвел зал взглядом.