Однако сейчас, после завоевания Константинополя, авторитет молодого султана в глазах его подданных и, особенно, янычар, сильно укрепился. Теперь Мехмед в своём государстве пользовался абсолютной властью, и любой человек, осмелившийся оспаривать его решение, рисковал лишиться головы.
Муфтий, сильно напуганный гневом султана, произнёс нерешительным тоном:
– Я хотел сказать, что православные никогда не вернутся в этот город, ибо вы превратили их главную святыню, собор Святой Софии, в мечеть, а лики святых на стенах велели закрасить в зелёный цвет.
– Ничего страшного. В городе много других уцелевших православных храмов, способных заменить Софийский собор.
На этот раз никто из собравшихся не смел возражать султану.
– Пиши мой указ, – велел Мехмед своему ншанджи и принялся диктовать. – Я, волею Аллаха, великий султан всех османов Мехмед Второй, повелеваю открыть в столице османского государства Стамбуле патриархаты греко-православной и армяно-григорианской церквей. Объявить столицу городом, открытым для вероисповедания католицизма и иудаизма. Отныне они не будут подвергаться преследованиям со стороны османского государства.
– Боюсь, ваше величество, как бы христиане своим рвением не поглотили бы нас самих, – с сомнением произнёс Халал.
– Поглотить османов, у которых в руках всегда будет карающий ятаган, невозможно, – отчеканил Мехмед.
Ншанджи записал указ и вопросительно посмотрел на султана.
– Заверь моей печатью, – приказал тот, и ншанджи поставил на бумаге оттиск с подписью султана.
(Вышеописанный указ Мехмеда Второго существует до сих пор в патриархии армяно-григорианской церкви современного Стамбула).
– Ваше величество, сегодня вы приняли воистину историческое решение, которое сделает Стамбул великим городом, – произнёс восхищённо Лука Нотара. – С завтрашнего дня православные христиане, чья вера отныне не подвергается гонениям, станут возвращаться на прежние места.
– Ты сильно преувеличиваешь, Лука, – возразил великий везирь. – Стамбул смог бы возродиться и без былого населения.
Халалу решение султана было не по душе. Оно означало, что Стамбул, объявленный свободным от религиозных преследований городом, начнёт заселяться без его ведома и согласия, а это противоречило интересам везиря, продававшего столицу своим землякам за хороший куш.
– Город, куда люди селятся за особую мзду, быстро превратится в большую деревню, – произнёс Нотара, призрачно намекая на взяточничество Халала.
Услышав это, Мехмед устремил свой гневный взор на великого везиря.
– Как посмел ты в моё отсутствие превратить новую столицу в свою вотчину, продавая его лизоблюдам?
– Ваше величество, Лука нагло лжёт, – в замешательстве выдавил Халал, почувствовав неладное.
– А это мы сейчас быстро проверим, – заявил султан решительным тоном. – Позвать сюда старшего давтарчи Стамбула.
Слуги бросились исполнять приказание и вскоре зашёл чиновник с большой книгой на руках.
– Огласи, кому великий везирь выделял участки городской земли?
Старший давтарчи открыл книгу и принялся зачитывать:
– Паше Хасану Селим-оглы из Амасии, аге Хаджи-Мураду из Амасии…
Чиновник продолжал читать список, состоящий из двадцати трёх фамилий: и все без исключения были земляками великого везиря, уроженцами османской провинции Амасии.
Мехмед слушал это, и в душе его закипал гнев против давнего соперника.
– Довольно. С сегодняшнего дня я отстраняю великого везиря от управления городом. Эпархом назначаю Луку Нотара. Теперь он будет заниматься вопросами заселения Стамбула, – решительно приказал султан.
– Ваше величество очень щедры к Луке, – сказал осторожно Халал, старательно скрывая свою досаду, – однако не стоит забывать, что он предал императора Константина в трудную для него минуту. А ведь, как сказано в Священной книге, единожды предавший способен совершить это вновь.
– Мне он служит достойно, – отрезал султан.
– Пускай докажет, что будет предан всю жизнь.
– Что ты имеешь в виду?
– У Луки есть сын, юноша лет пятнадцати. Говорят, очень красив собой. Пусть он отдаст его в услужение в качестве пажа.
При этих словах глаза Мехмеда заблестели. Молодой султан был одинаково неравнодушен, как женскому так и к мужскому полу, хотя в последнее время больше склонялся к нежным юношам. Гарем Мехмеда хоть и пополнялся прелестницами из различных стран, однако наряду с этим султан содержал во дворце большое количество пажей для гомосексуальных наслаждений.
– Красивый юноша? – переспросил восторженно султан, всё больше попадая под влияние коварного Халала. – Это правда Лука?
– Да, ваше величество, – ответил новоиспечённый губернатор с тревогой в голосе.
– Ты мне никогда не рассказывал про него, – с укором сказал султан.
– Вероятно, не было повода, – со слащавой улыбкой ответил за Луку Халал, почувствовав как Мехмед проглотил его наживку.