Масштаб. Универсальные законы роста, инноваций, устойчивости и темпов жизни организмов, городов, экономических систем и компаний

Институт был изначально задуман маленькой группой выдающихся ученых, в том числе нескольких нобелевских лауреатов, большинство из которых было в той или иной мере связано с Лос-Аламосской национальной лабораторией. Их беспокоило, что дисциплинарная однобокость и специализация стали настолько господствовать в научном мире, что многие важные вопросы, в особенности те из них, которые выходят за рамки отдельных дисциплин или носят общественный характер, остаются без внимания. Система вознаграждений за поступление на работу в научное учреждение, повышение по службе или получение постоянной должности или грантов государственных или частных фондов, или даже избрание в Академию наук все более и более ориентировалось на способность ученого продемонстрировать, что он является экспертом по какой-нибудь малой части какого-нибудь узкого раздела определенной дисциплины. Свобода мысли и рассуждений о крупных вопросах и масштабных проблемах, рискованное выражение взглядов, отличных от общепринятых, становились роскошью, которую мало кто мог себе позволить. Вместо лозунга «публикация или смерть» все в большую силу входил принцип «крупное финансирование или смерть». Начался процесс коммерциализации университетов. Далеко в прошлом остались счастливые времена эрудитов и универсалов вроде Томаса Юнга или Дарси Томпсона. В науке осталось совсем немного людей, склонных к широкому внутридисциплинарному, не говоря уже о междисциплинарном, мышлению, которые не боялись бы высказывать идеи и предлагать концепции, выходящие за пределы области их работы и способные затрагивать «чужую территорию». Для борьбы именно с этой тенденцией и был создан Институт Санта-Фе.

Первые обсуждения возможной научной программы института в основном касались быстро развивавшихся областей информатики, вычислительных дисциплин и нелинейной динамики, в которых Лос-Аламос играл центральную роль. Затем на сцене появился физик-теоретик Мюррей Гелл-Манн. Он осознал, что все эти предложения в большей степени касались методик, нежели идей и концепций, и что для оказания заметного влияния на направление развития науки программа такого института должна быть шире и смелее и включать в себя работу над фундаментальными вопросами. Отсюда и возникла идея общих тем сложности и сложных адаптивных систем, которые касаются почти всех крупнейших проблем и вопросов, стоящих сегодня перед наукой и обществом, – и к тому же неизбежно выходят за границы традиционных научных дисциплин.

Интересную примету нашего времени – и, на мой взгляд, важное свидетельство влияния, которое оказала работа SFI, – можно увидеть в том обстоятельстве, что сейчас многие институты стали провозглашать себя мультидисциплинарными, трансдисциплинарными, многодисциплинарными или междисциплинарными. Хотя такие названия до некоторой степени стали очередными модными словечками, которые используют для описания любого сотрудничества или взаимодействия между подразделами традиционных дисциплин, и не обязательно предполагают смелые прыжки через огромные пропасти, разделяющие их, налицо существенное изменение образа таких исследований и отношения к ним. Эта тенденция охватила весь научный мир и воспринимается уже как нечто само собой разумеющееся, хотя в реальности университеты в той или иной степени остаются столь же узкоспециализированными, как и прежде. Вот, например, цитата с веб-сайта Стэнфордского университета, создающего себе новый образ такого рода и даже утверждающего, что он всегда работал именно в этом духе:

С самого момента своего основания Стэнфордский университет работал на переднем крае междисциплинарного сотрудничества… занимаясь новаторскими фундаментальными и прикладными исследованиями во всех областях. ‹…› Это естественным образом способствует сотрудничеству между разными научными дисциплинами.

Чтобы вы могли оценить масштабы этого необыкновенного сдвига в восприятии, произошедшего за последние всего лишь двадцать лет, я приведу здесь одну историю из начального периода работы SFI.