Мастер

Шанс, что они друг другу не понравятся, был ничтожно мал. Лиззи теперь было лет сорок, она недавно вышла замуж за богемного художника Фрэнка Дювенека, а стало быть, у Фрэнсиса Бутта, который прежде посвящал всего себя дочери, теперь найдется время и энергия для нового друга. Настоящий риск состоял в том, что они понравятся друг другу больше, чем нравится каждому из них сам Генри, и что они будут, когда вечер сойдет на Беллосгардо, обсуждать его и придут к выводам, которые потребуют дальнейших дискуссий, и таким образом он станет у них излюбленной темой для бесед.

Он не льстил себе. Он знал, как осторожна будет Констанс поначалу, как сдержанна и предусмотрительна, и что старик Фрэнсис Бутт очень любит поговорить с новым собеседником на общие темы, по возможности ограничиваясь редкими монетами, старинным дамасским штофом или давным-давно забытыми итальянскими композиторами. Тем не менее он знал и то, что Лиззи Бутт, с которой он познакомился в Ньюпорте двадцать пять лет назад, мечтала, чтобы он наконец женился, и не скрывала своего желания ни от него самого, ни от его сестры Алисы, с которой переписывалась так же регулярно, как ее отец с Уильямом. Генри осознавал, что, как только Констанс приедет во Флоренцию и окажется под крылышком Буттов, им станет известно то, чего не знал никто другой: как часто Генри виделся с Констанс и какое важное место она занимает в его жизни. До чего же странно, подумают они, – учитывая их близость к Генри и ко всему семейству, – что он никогда прежде не говорил о ней ни слова. И вполне возможно, они захотят обсудить эту странность с самой Констанс.

Когда Констанс поселилась во Флоренции и, как узнал Генри, стала довольно часто общаться с Фрэнсисом Буттом и его дочерью Лиззи, он получил от нее удивительно откровенное и личное письмо. Она написала, что наслаждалась пребыванием у Буттов на Беллосгардо, пока – на третий или четвертый раз – ей не бросилась в глаза одна деталь. Странное ощущение не оставляло ее до тех пор, пока она не распаковала свои книги и не убедилась, что не ошибается. Комнаты дома на Беллосгардо, писала она, точь-в-точь изображены в «Женском портрете». В зале, где ее постоянно принимали, и вправду были тщательно продуманная обстановка и как бы выставленные напоказ украшения: занавеси и гобелены, сундуки, шкафы и картины, бронза и керамика, не говоря уже про глубокие кресла с мягкими сиденьями, в романе стоявшие в главной приемной Гилберта Осмонда[60]. И если бы только это, писала она чуть ли не с укором, сам старик тоже очень точно изображен в книге. У него действительно прекрасное, мастерски вылепленное лицо с правильными чертами, и да, единственный его недостаток – чуточку излишняя заостренность, которую подчеркивала клиновидная форма бороды. Порой, писала Констанс, когда отец и дочь разговаривали, казалось, что это Гилберт Осмонд и его дочь Панси ведут беседу. «Вы познакомили меня с двумя персонажами из вашей книги, – написала она в конце, – и я вам очень признательна, но мне хочется спросить, не собираетесь ли вы и меня включить в какой-нибудь роман-продолжение?»

Несколько недель он молчал, а когда наконец ответил, не смог заставить себя прокомментировать ее наблюдения насчет романа и Буттов. Он завершил письмо довольно холодно, будучи уверен, что она заметит и это, и длительную задержку с ответом, и поймет, что он не желает больше обсуждать источники своего вдохновения, переведя их в царство невысказанного, где он и она прежде свободно бродили как его почетные граждане.

Однако ему по-прежнему было очень интересно, как складываются у нее отношения с Буттами и Фрэнком Дювенеком. В голове возник сюжет о пожилом американце, человеке состоятельном, с изысканными манерами, который проживает в Европе вместе с дочерью. В его истории в брак вступают оба. Дочь выходит замуж первой, а отец женится чуть погодя, от одиночества. А их спутники, решил Генри, пусть будут тайно знакомы между собой или познакомятся после. Он делал сейчас именно то, чего опасалась Констанс, – сближал ее с другими персонажами, отцом и дочерью из «Женского портрета», дабы посмотреть, что будет дальше. Он отложил этот сюжет, не желая давать ей повода к лишним размышлениям о том, зачем он познакомил ее с Буттами, а также не сомневаясь: то, что он увидит во Флоренции сам, будет гораздо интереснее того, что он способен вообразить.

Констанс сняла на Беллосгардо собственный дом, Каса Брикьери-Коломби, с видом на город, с просторным участком и чудесным садом. Но в декабре, когда Генри приехал во Флоренцию, вытянув из Буттов и Констанс клятву, что никто другой не узнает о его визите, Констанс по-прежнему жила в апартаментах рядом с Буттами через маленькую площадь от Каса Брикьери-Коломби. Особняк стоял пустой, она предложила его Генри, и он принял приглашение.