Мастер

Констанс ответила немедленно, предложив в его полное распоряжение первый этаж Каса Брикьери-Коломби, который единственной дверью и тремя сводчатыми окнами выходил на собор и на город. Там он сможет работать в тишине и покое. С холма вся Флоренция красочно просматривалась как на ладони, но не наоборот. Беллосгардо стоял в стороне от города дворцов, церквей и музеев. Возвращаться туда ночью, оказавшись за несколько улиц от реки, было все равно что подниматься к любому тосканскому городку на холме. Констанс занимала обширный верхний этаж, а кухней и хозяйственными помещениями они пользовались совместно. Больше в доме никто не жил. На этот раз скрытность его присутствия подразумевалась между ними сама собой. Очень немногие знали, что Генри живет под одной крышей с мисс Вулсон, и никому другому об этом не говорили. Он написал Уильяму и лишь сообщил, что снимает комнаты на Беллосгардо. Миссис Кертис он описывал красоту видов с холма Беллосгардо и как ему хорошо живется. Не уточняя, что все это благодаря великодушию Констанс.

И еще он никому не сообщил, что, пока он уезжал из Флоренции, Констанс, к великому беспокойству Буттов и врача, впала в глубочайшую меланхолию и буквально не вставала с постели, страдая, по словам Фрэнсиса Бутта, так сильно, как никто и представить не мог. Генри увидел следы этого состояния, когда вернулся, хотя она всеми силами старалась от него это скрыть. Констанс была рада, когда он ужинал в городе и она могла провести вечер в уединении. Как оказалось, ее раздражала глухота, и, побыв с Генри недолгое время, она, похоже, с удовольствием уходила к себе.

Но с приближением весны, когда погода стала мягче и приветливее, настроение Констанс значительно улучшилось. Она любила свой просторный дом и сад, который уже начал расцветать, и каждый день наслаждалась видами старого города, не испытывая искушения выйти за пределы этой маленькой крепости. Таким образом она хранила свою приватность, уважала приватность Генри, и за те шесть недель, что он провел у нее, они ни разу не появились на публике вместе.

Он усердно трудился над рассказом о письмах Шелли, сохраненных Кларой Клэрмонт, и об американском визитере. Генри знал, что его возвращение в этот прекрасный дом, в его идиллическую обстановку, было не совсем прилично с его стороны, ведь он просил милости у Констанс, когда ей уже нечего было ему дать, у нее ничего не осталось. Она, как и он, знала, что он уедет, что для него это лишь краткая отсрочка одиночества, или жизни в Лондоне, или иных путешествий. Но для нее эта весна, этот дом и постоянное присутствие в нем Генри сделают это время самым утешным и пленительным в ее жизни. Он не сомневался, что ее счастье, каким бы оно ни было, зиждилось на идеальном равновесии между дистанцией, сохраняемой ими, и отсутствием всякой надобности общаться с кем-то еще. Она красиво одевалась, предпочитая белое, много внимания уделяла украшению дома, наводила порядок в саду и привередливым взором следила за кухней.

Однажды под вечер, когда они встретились на террасе за чаем, в Каса Брикьери-Коломби неожиданно явилась романистка английского разлива мисс Рода Броутон, которую он много лет знал, живя в Лондоне. Она сообщала как-то в письме, что собирается навестить Констанс, но не уточнила даты. Она изобразила удивление, что встретила Генри у Констанс, и заключила его в теплые объятья.

– Я знала, что вы в Италии, – сказала она, – друзья в Венеции сообщили мне об этом, но я даже не надеялась найти вас во Флоренции.

Генри наблюдал, как она устраивается в плетеном кресле, предварительно взбив подушки, как болтает без умолку в своей обычной легкомысленной манере, которая могла бы у какого-нибудь наивного простака создать впечатление, что она не слишком-то умна.

– И оба вы здесь! – воскликнула она. – Как хорошо! Я могла бы годами разъезжать по Италии и никого из вас не встретить, и тут внезапно застаю сразу обоих.

Генри улыбнулся ей и кивнул слуге, который принес чай для мисс Броутон. То, что она якобы никого не слышит и не замечает ничего, кроме своего сиюминутного удобства, было полным притворством. На самом деле эта дама всегда держала ухо востро. Она даже могла заранее знать, допускал Генри, что он пользуется гостеприимством мисс Вулсон. И он был полон решимости сделать все, чтобы, покидая Каса Брикьери-Коломби, она усомнилась в достоверности этого знания. Они обсудили насельников Венеции, с которыми успела повидаться мисс Броутон, а затем разговор повернул к тому, как приятно было оставить Лондон.

– Я всегда мечтала жить во Флоренции, – сказала Констанс.

– И вот вы здесь живете, – сказала мисс Броутон. – Ваша мечта сбылась, какое счастье для вас обоих поселиться в таком чудесном доме.

Мисс Броутон сделала глоточек из чашки, а Констанс в это время пронзала взглядом пустоту. Генри очень жалел, что не сидит сейчас и не пишет в уединении своей комнаты – там он смог бы придумать достойный ответ. А думать нужно было очень быстро, и он не был уверен, что ему удастся полностью опровергнуть ее предположение.