Мастер и Маргарита

поднимешь чужую вещь, в милицию ее сдавай, а за пазуху не прячь!	else's stuff again, take it to the police, don't hide it in your bosom!'
Чувствуя в голове звон и суматоху от всех этих происшествий на лестнице, Аннушка еще долго по инерции продолжала кричать:	Feeling a ringing and commotion in her head from all these events on the stairs, Annushka went on shouting for some time by inertia:
- Мерси! Мерси! Мерси! - а иностранца уже давно не было.	'Merci! Merci! Merci! . . .' But the foreigner was long gone.
Не было и машины во дворе. Вернув Маргарите подарок Воланда, Азазелло распрощался с нею, спросил, удобно ли ей сидеть, а Гелла сочно расцеловалась с Маргаритой, кот приложился к ее руке, провожатые помахали руками безжизненно и неподвижно завалившемуся в угол сидения мастеру, махнули грачу и тотчас растаяли в воздухе, не считая нужным утруждать себя подъемом по лестнице. Грач зажег фары и выкатил в ворота мимо мертво спящего человека в подворотне. И огни большой черной машины пропали среди других огней на бессонной и шумной Садовой.	And so was the car in the courtyard. Having returned Woland's gift to Margarita, Azazello said goodbye to her and asked if she was comfortably seated, Hella exchanged smacking kisses with Margarita, the cat kissed her hand, everyone waved to the master, who collapsed lifelessly and motionlessly in the corner of the seat, waved to the rook, and at once melted into air, considering it unnecessary to take the trouble of climbing the stairs. The rook turned the lights on and rolled out through the gates, past the man lying dead asleep under the archway. And the lights of the big black car disappeared among the other lights on sleepless and noisy Sadovaya.
Через час в подвале маленького домика в одном из Арбатских переулков, в первой комнате, где было все так же, как было до страшной осенней ночи прошлого года, за столом, накрытым бархатной скатертью, под лампой с абажуром, возле которой стояла вазочка с ландышами, сидела Маргарита и тихо плакала от пережитого потрясения и счастья. Тетрадь, исковерканная огнем, лежала перед нею, а рядом возвышалась стопка нетронутых тетрадей. Домик молчал. В соседней маленькой комнате на диване, укрытый больничным халатом, лежал в глубоком сне мастер. Его ровное дыхание было беззвучно.	An hour later, in the basement of the small house in the lane off the Arbat, in the front room, where everything was the same as it had been before that terrible autumn night last year, at the table covered with a velvet tablecloth, under the shaded lamp, near which stood a little vase of lilies of the valley, Margarita sat and wept quietly from the shock she had experienced and from happiness. The notebook disfigured by fire lay before her, and next to it rose a pile of intact notebooks. The little house was silent. On a sofa in the small adjoining room, covered with the hospital robe, the master lay in a deep sleep. His even breathing was noiseless.
Наплакавшись, Маргарита взялась за нетронутые тетради и нашла то место, что перечитывала перед свиданием с Азазелло под кремлевской стеной. Маргарите не хотелось спать. Она гладила рукопись ласково, как гладят любимую кошку, и поворачивала ее в руках, оглядывая со всех сторон, то останавливаясь на титульном листе, то открывая конец. На нее накатила	Having wept her fill, Margarita went to the intact notebooks and found the place she had been rereading before she met Azazello under the Kremlin wall. Margarita did not want to sleep. She caressed the manuscript tenderly, as one caresses a favourite cat, and kept turning it in her hands, examining it from all sides, now pausing at the tide page, now opening to the end. A terrible thought suddenly