Мастер и сыновья

Братья сцепились не на шутку, приплясывают, как петушки, с разбегу наскакивают друг на друга, толкутся у стенки. Кулаки работают, словно увесистые молоты, руки вскидываются, как весла. Не один день косились друг на друга, перебрасывались обидными словами, долго грызлись — все это должно было кончиться жаркой схваткой…

Йонас чувствует свой долг перед семьей: он больше остальных помогает дому и не позволит белоручке дармоедничать, бока отлеживать. А Андрюс ненавидит назойливого, неряшливого Йонаса с его раздутой губой, его командирский тон, его вечную песенку про работу.

На драчунов сразу набрасываются отец и мать. Ухватив недоструганную дощечку, мастер врывается в середину. Кажется, он вдвое меньше своих сыновей, но его сильные руки отбрасывают драчунов в стороны. Седые волосы, как пена, падают старику на глаза, он разнимает сыновей — двух разъяренных, толстокожих, мстительных быков, загоняя их в разные углы и глухо, чуть слышно, еле сдерживаясь, словно выбирая, кого бы протянуть деревяшкой, с презрением говорит:

— Я вам рога поотрубаю, волы неотесанные! Будут они мой дом в корчму превращать! Я вам…

— Корчму! Хватит ему бездельничать, дрыхнет до обеда, все, что повкуснее, сожрет. Если, отец, не можешь — я сам с ним справлюсь. Не пойдет сегодня работать — так и жрать не получит. А если вы ему еще раз волю дадите — так и знайте, я тоже работать не стану.

Йонас собирается уходить. Спесиво, как и подобает белоручке, красавчику, Андрюс отзывается из своего угла:

— Ты мне кто — отец?! Где-где, а у тебя холуем не буду… Йонке-монке!

— Обзывайся, а свое получил. Зубы пересчитай, может, не все на месте. Графское отродье!

— Цыц, индюки. Андрюс, будешь работать! Кончилась гулянка, — кричит мастер. — Слышишь — будешь! Будешь!

— Не буду я ради каши… вот…

— Будешь, собака! — еще громче прежнего орет мастер. — Сейчас я тебя травой вонючкой накормлю!

— Ах, господи, дожила я… Сынок, ты только не перечь, не гневи бога, — причитает мать. — Почему ты такой колючий, в кого ты уродился?

— Пускай мне мою долю выделят, и только меня видали, — говорит Андрюс, хватая дрожащей рукой тросточку.

— Поделю я твою морду на четыре доли! Марш в поместье!

Кажется, Йонаса давно уж и в помине нет, но вот его мясистое лицо опять просовывается в дверь:

— Давай делиться. Нам с Сима сом бояться нечего. А ты пологой тряпки и той не получишь.

— Йонас, ты тоже марш на работу, нечего тут прыгать, найдутся и посильнее тебя. Напишу завещание — каждому по батогу.

— А я говорю — не пойду, пока графчик с папой не отправится. Нарочно буду сидеть и ждать.

— А если я тебя по мягкому месту, да еще сверху солью посыплю, а? Кто тут хозяин — ты или я? Катись отсюда подобру-поздорову!

Угрожающий дому мастера паводок кое-как спадает, но к обеду снова поднимается выше прежнего, когда вернувшимся с работы братьям приходится хлебать незабеленный суп и когда они по материнским отговоркам догадываются, что молоко вылакал двуногий кот.

* * *

Портной Кризостимас, уткнувшись носом в окно, продевает нитку в иголку. Еще издали замечает торопящегося Девейку. Мастер то исчезает на повороте тропинки, то снова из-за плетней показывается его седая голова. Портной распахивает окошко:

— Куда топаешь?

— Топаю к Топтыгину.

— У Топтыгина матушка зла, обдерут там тебя как козла!

Но сегодня мастеру не до шуток. Утомился его язык. Девейка останавливается в дверях портного, берется руками за косяк, и видно, как тяжело вздымается его голая грудь.

— Чего раскис? По табачку скучаешь или с детьми не совладаешь?

Девейка невесел. Это отлично видит портной. Мастер садится недалеко от Кризаса, берет ножницы и режет воздух. Молчит.

— Отгадал, — произносит наконец мастер и поднимает голову. — Время у тебя найдется?

— Время — не бремя. Пришел на пиво звать — тогда мне некогда спать, а если помощь нужна — пусть идет с тобой сатана: я ксендзу штаны латаю.

— Ты меня не смеши, я нынче сердитый. Еще и тебя отлуплю. Бодаются мои бычки. Бери бечевку — пойдем.

— Ты что — бочку браги выхлебал? Кого будешь бечевкой вязать? Взбесился кто?

— Сейчас все поймешь. Если я их нынче не разниму, они мне глотку перегрызут. Вот это вырастил я сынков, портной, вот дождался — места им мало, кидаются, словно лягушки на косу! На старости лет придется у тебя пристанища просить!

Рассказывает мастер приятелю, жалуется, сердится. Кризас слушает, положив ксендзовские штаны на колени. Он пытается переубедить мастера:

— А ремешком ты их не можешь отлупцевать? Еще и в такие годы ремень — подходящее снадобье. — Кризас обещает прийти и прочесть им нотацию, но мастер непреклонен. Он решил: разделит хозяйство, отгородит сыновей, а себе назначит «пожизненную».

Портному все это кажется довольно удачной шуткой, которая все равно кончится общей потехой. А Девейке отказать трудно, ибо не только в иглах да ножницах, но и в землемерных делах Кризас разбирается и уже несколько раз делил землю.

— Без нотариуса и печати не обойтись.

— Я сам буду за нотариуса, не тревожься. Мой кулак — лучшая печать, — с размаху бьет мастер.