Я задумалась и ответила с уверенностью:
– Это все потому, что ты оставил Чистое Творчество.
– Может быть, – равнодушно ответил он и отвернулся.
В почти осязаемо тяжелых дождевых облаках вдруг образовался разрыв, и в него хлынула синева. Солнечный луч на мгновение преобразил местность: ярко-зеленые деревья за кладбищенским забором, песочно-розовые корпуса Северного завода. Грязные лужи на асфальте вспыхнули радугой, как осколки разбитого зеркала. Тучи приобрели такой угрожающий черно-сизый оттенок, что сразу стало ясно – дождя не миновать… В следующее мгновение разрыв в облаках затянулся, и дорога погрузилась в сумрачную холодную тень. Сразу стало очень темно.
– Черт его знает, когда все началось, – раздался рядом Сашин голос. – С какого-то момента все пошло наперекосяк. Может, действительно, когда я бросил художку. А может, раньше. Или позже. Я ведь действительно ее сам бросил, – надменно добавил он, покосившись на меня. – Чтобы потом не говорили, будто меня выперли. Был еще один момент… в самом начале позапрошлого года. Мне вдруг стало казаться, что кто-то от меня ушел. Я все не мог понять, в чем дело. Только что был рядом, а потом прошел мимо – может быть, даже за моей спиной, – и нету. Осталось лишь ощущение покинутости. Я понимаю, что это бред. Я ведь не могу сказать, кто это мог быть – даже приблизительно. Но после его ухода осталось пустое место, которое так ничем и не заполнилось.
Саша тяжело вздохнул.
– Я тогда еще с Катькой встречался, и несколько раз говорил с ней на эту тему. Она сказала, что это просто такие психологические глюки – когда уходит Дар. Организм перестраивается, чтобы жить в новом упрощенном режиме. Наверно, поэтому мне и кажется, что до его ухода все было гораздо лучше. Осмысленнее, ярче. А теперь – как черно-белая картинка вместо стереокино. И я в этом не участвую. Не хочу. Да и не могу уже, честно говоря. Даже если бы захотел – не получится. Короче, вот так люди и теряют смысл жизни, – закончил Саша с кривой улыбкой.
«Конь в пальто, а не смысл жизни! Это же он о Князе Тишины! – потрясенно подумала я. Перед внутренним взором как живой предстал синий призрак, уходящий в ночное небо через окно на кухне Хольгеров. – Да я своими глазами видела, как он „потерялся“! Но Саше об этом знать совершенно необязательно. Потому что ушел-то он – ко мне…»
На миг меня охватила жалость, смешанная, как ни стыдно в этом признаться, с долей брезгливости. Словно к инвалиду. Да Саша в некотором смысле и стал инвалидом. Так вот какими делаются люди, отказавшиеся от Дара! Вот в кого они превращаются! Ничего их в жизни больше не радует, ни в чем они не видят смысла – и всю оставшуюся жизнь напрасно ищут заменители того, что потеряли…
– Тебе нельзя было прекращать заниматься Чистым Творчеством! – воскликнула я взволнованно.
– А у меня был выбор? – язвительно спросил Саша, забыв о том, что он «сам» ушел из училища.
Мои мысли метались в поисках решения. Нельзя это так оставить! Нельзя равнодушно смотреть, как человек страдает и погружается в какую-то трясину…
– Может, все-таки попробовать восстановиться в училище? Вдруг возьмут…
– Нет, – резко, даже с враждебностью сказал Саша. – Все, хватит. Пустой разговор. И творчество меня давно уже не интересует. Просто я раньше считал, что есть более важные вещи, чем оно. А теперь понял – вообще ничего важного на свете нет.
– Саша, ты не прав…
Я пыталась найти слова, чтобы его переубедить, но не нашла. Это же все равно как объяснять, в чем смысл жизни. Помню, лет в шесть спросила у папы – а что такое «философия» (где-то услышала умное слово). Папа мне ответил: «Это такая наука, которая пытается постичь – в чем смысл жизни».
«Что, целая наука?!» – изумилась я. И долго хохотала. Какая глупая наука! Это же так очевидно – в чем смысл жизни! Правда, сформулировать его мне не удалось, но это было и не нужно. Я его чувствую. И знаю, что он есть. Не было бы смысла – не было бы и жизни. Бессмысленных вещей не бывает. Но как передать свое ощущение другому?
До новостроек Комендантского оставалось совсем недалеко. Должно быть, там уже шел дождь – расплывчатые очертания домов утопали в серой мути. В памяти почему-то всплыл пейзаж Монэ – скалы в Бретани. Ни одной четкой линии, сплошные полутона и колыхание стихий. Море и небо перемешались. И только скалы как будто замерли в испуге, готовясь к удару бури…
Низкие тучи затянули уже все небо. Ветер совсем улегся, повисло зловещее, тяжелое затишье. Я начала всерьез тревожиться. Кладбищенский забор никак не кончался. С другой стороны все так же тянулась стена завода. Тут даже спрятаться негде…
– Сейчас под дождь попадем, – озабоченно сказала я Саше. – У тебя зонтика нету?
Саша посмотрел вверх, чертыхнулся и ускорил шаг. Я едва поспевала за ним. На лицо упала капля, потом еще одна, асфальт на глазах покрылся крупными пятнами…
Саша схватил меня за руку и потянул за собой.
– Туда! – крикнул он, переходя на бег. – Там козырек!