– Кто-нибудь возвращался из Гиблого леса? – спросила она спокойно.
– Никто туда не входил, – прошептал Лукас.
– Я привел Эпиналя, госпожа, – прибавил Овид.
Слабое утешение, но другого не было, так что Овид повторил:
– Эпиналь. Конь выбрался из Гиблого леса.
Да, напрасно он это сказал. Эма развернулась к Овиду и замахнулась. Он непременно тоже получил бы пощечину, если бы не Лукас, успевший схватить королеву за руку, да так крепко, что у нее засаднил рубец на запястье. Потом Лукас бессознательно сделал то, что делать запрещено: притянул к себе Эму и обнял.
– Эй, – одернул друга Овид. – Если нельзя прикасаться к юнге, то к королеве тем более! – И сделал шаг к Лукасу.
Но Эма не была уже ни юнгой, ни королевой, она стала сама не своя. Невыносимая тоска разрывала грудь, и она горько разрыдалась, положив голову на широкое плечо Лукаса. Он не мешал ей плакать, замер и старался дышать как можно реже. Эма не проронила ни единой слезинки с того дня, как попрощалась с матерью. Плотину прорвало, и слезы полились неудержимым потоком.
42
– Начинаем поиски! Собираем людей!
Эма перестала плакать так же внезапно, как начала. Подняла голову, оттолкнула Лукаса, вытерла мокрое лицо и завязала потуже халат, чтобы не болтался.
– Правильно, госпожа, – похвалил Лукас, расправляя промокшую от слез рубашку. – Я известил управляющего Шале, сейчас ударят в колокола.
– В колокола?
– Будут бить в набат. От одной колокольни к другой передадут весть, и если часовые не уснули на посту, то через час с четвертью весь остров узнает, что случилась беда. По звону угадают какая: разбой, ураган или пожар… Добровольцы поспешат на помощь.
– Как они узнают, куда идти?
– Они соберутся там, где зазвонил первый колокол, госпожа. Каждая звонница прибавляет один удар, каждая деревня считает удары. К вечеру у ворот Шале будет не меньше двух сотен человек.
– Я считаю, лучше не сообщать, что пропал король. Боюсь Жакара, он приложит все усилия, чтобы короля не нашли.
– Люди в Шале видели Эпиналя, госпожа, – возразил Эме Овид.
– Прикажи им молчать.
– Госпожа… – осмелился подать голос Лукас. – Когда случается несчастье, подданным помогает король, он обычно первым приходит на помощь.
Эма еще туже затянула пояс, зажмурилась, потом открыла глаза. Они стали черными, как сажа.
– Действуйте. Его необходимо найти.
Мадлен вернулась с чаем, но Эма к нему не притронулась. Она мгновенно оделась и побежала в конюшню. Эпиналь лежал на подстилке, тяжело дышал, повязки пропитались гноем. В глубине стойла на табуретке сидел Лисандр, он занимал так мало места, что Эма поначалу его не заметила. Зато сразу обратила внимание на зеленоватое фосфорическое свечение.
– Что же ты такое увидел, Эпиналь? – Королева присела возле коня.
– Ваше величество!
Эма вздрогнула от неожиданности, обернулась и увидела сапоги конюха, белоснежные, как платье невесты. Конюх склонился до земли, а Эма мгновенно вскочила, к юбке пристали соломинки.
– Ваше величество, ему не выжить.
Эме показалось, что конюх говорит о Тибо.
– Что-что? – переспросила она.
– Конь не выживет. С ним лучше покончить.
– Эпиналь необыкновенный!
– Не спорю, но у него агония.
– Вы уверены?
– Его осмотрел наш ветеринар, ваше величество. У коня такая высокая температура, что внутренние органы не выдерживают. У него идет кровь из носа, ушей и… простите, ваше величество, – из ануса. Ветеринар не понимает, почему до сих пор бьется сердце!
Эма с болью смотрела на Эпиналя. Слушала хриплое со свистом дыхание. Из угла, где лежали снопы соломы, послышался голос Лисандра, который скрючился и не поднимал головы.
– Брюно Морван поможет.
Лицо Эмы посветлело.
– Да! Пошлите за Брюно Морваном.
– Кто такой Брюно Морван, ваше величество? – осведомился конюх.
– Медвежий поводырь, он в королевской свите. Пусть он поговорит с Эпиналем.
– Поговорит? С Эпиналем? Ваше величество!
– Я подожду его здесь.
Брюно Морван не заставил себя ждать. При виде несчастного жеребца его мохнатые брови вздернулись, а рот под нечесаной бородой стал похож на пещеру. Брюно опустился перед жеребцом на колени, даже не поздоровавшись с королевой. Зеленый свет вокруг глаз не произвел на него впечатления. Он прижался щекой к морде лошади и прикрыл глаза, чтобы лучше сосредоточиться.
– Ну, что скажете, господин Морван? – с нетерпением спрашивал конюх.
Брюно поднял руку:
– Минуточку!
Потом не спеша поднялся с колен, запустил десять пальцев в бороду и неожиданно весело объявил:
– До тех пор, пока жив хозяин, он тоже желает жить.
Эма вздохнула с облегчением.
– Считает себя виноватым и ждет наказания, – продолжал Морван.
Он говорил, ни к кому не обращаясь и в то же время обращаясь ко всем. Говорил, словно сам был голосом больной лошади.
– Наказания за что? – удивилась Эма.
– Ну-у… Кто знает, госпожа, – ответил Морван, заметив наконец королеву. – Кто знает, что произошло и кто его так разукрасил.
– А его глаза, Морван, что скажете о глазах? – спросил конюх.
– Глаза? Он видел что-то необычное, даже след остался.
Медвежий поводырь ласково погладил жеребца и, собираясь уходить, прибавил: