– Эма… Я знаю, тебе трудно, но ты им нужна. Им страшно. Королева должна выйти к народу.
– Я не могу. Без Тибо я никто.
Слишком быстро Эма перешла от цепей к трону. Когда гусеница прячется в кокон, разве она уже бабочка? Нет. Без мужа Эма не чувствовала себя королевой.
– Через одиннадцать дней… – начал Лукас.
– Через одиннадцать дней он вернется.
Лукас потер колени и вздохнул, поднимаясь.
– Позови, если что-то понадобится. И не отпускай охрану. Кроме меня есть еще Феликс. Он всю ночь дежурил у твоих дверей. Овид всеми силами сражается с докторами, добивается, чтобы его отпустили. Не выходи никуда без нас. И сейчас тоже. Я рядом.
Лукас ушел в соседнюю комнату, а Эма, даже не взглянув на еду, вышла в маленький сад. Удивительно, как все изменилось! Дорожки выложены плиткой, жасмин и клематис подвязаны. Новые клумбы с бордюром из гладких камешков вскопаны перед зимой. Ржавый столик остался на прежнем месте, потому что Тибо предупредил: он нравится королеве. Тибо запоминал каждое ее желание и, не сказав ни слова, составил план преобразований и распорядился осуществить его в их отсутствие. Тибо рядом не было, и все-таки он сделал Эме подарок – частичку королевских владений.
Эма решилась: в благодарность она тоже сделает подарок – отдаст королевству частичку себя.
Она умылась, но осталась в прежней простой одежде, лишь затянула потуже пояс с пряжкой в виде головы жаворонка. Овид счел бы узел ненадежным: пояс развяжется… Или нет? Увидим.
Эма постучала в стенку соседней комнаты. Прошла целая вечность, прежде чем появился Лукас. Припухшие глаза, волосы торчком, мундир застегнут криво.
– Прости меня, Лукас.
– Не за что извиниться.
– Мне вправду не хотелось выходить.
– Понимаю. Откуда начнем?
– С лазарета.
Эма шла, мужчины снимали шляпы, женщины приседали в реверансах, у всех на лицах появлялось сочувственное и вместе с тем испуганное выражение. Они искали подходящие слова, но не находили. Ночью до лазарета добрались добровольцы из Приморья. Нужно было их подбодрить, обработать раны, зашить и забинтовать. Один Жакар вернулся без единой царапины, никто не спрашивал почему, не хотел услышать ответ. Лазарет, устроенный на скорую руку, выглядел плачевно. Раненых было немерено, горстка лекарей сбилась с ног. Чудный паркет вишневого дерева был заставлен носилками и соломенными тюфяками. Стоны и мольбы летели со всех сторон, отражаясь от желтых стен. Зимнее бледное солнце освещало лица страдальцев.
Эма с трудом узнала Овида: лицо как у мумии. Он пытался сбежать от доктора Фуфилье, но неудачно. Доктор только что пустил ему кровь – он всех лечил кровопусканием: чем больше выйдет крови, тем быстрей поправишься.
– В моем случае не стоило бы. – Лукас позволил себе высказать сомнение вслух.
– Вашего мнения никто не спрашивает! Освободите-ка лучше пол, – рявкнул Фуфилье, даже не потрудившись взглянуть, кто это сказал, и не заметив королеву, хотя она стояла прямо перед ним.
Чуть дальше коллега Фуфилье, доктор Плутиш, очищал язвы Блеза де Френеля; те сочились странной зеленоватой жидкостью, какой врач никогда прежде не видел. «В этом случае, – сказал Лукас, – прекрасно помогли бы червяки». Но и это светило науки отправило его куда подальше. Врачи едва слышно обсуждали, что делать с Филиппом. Тот требовал дантиста, а дантист сам был едва жив. Позади них герцог Овсянский что-то записывал в блокнот, как заправский военный корреспондент на передовой, чтобы потом достойно воспеть героев. Вообще-то он уже собрал сундук. Если корона перейдет в другие руки, поэт уплывет на первом же корабле.
От отчаянного вскрика все вздрогнули. Судовой врач со шхуны «Изабелла» вправлял тройной перелом щиколотки капитану Лебелю. Результат – четвертый перелом. Гийом, серый, как его седые волосы, сжимал изо всех сил единственную пуговицу, уцелевшую на капитанском мундире. Вдох и выдох давались ему с трудом.
– Сейчас принесу экстракт белены и пихты, хорошее обезболивающее, старина, – извиняющимся тоном произнес Микроб.
– Спирт, – потребовал сквозь зубы Лебель.
– Мы уже не на шхуне…
– Спирт! – повторил Лебель.
– Тогда я в погреб, мигом!
Следующее столкновение произошло у изголовья Брюно Морвана. Медвежьего поводыря вынесли из повозки, в которой его чуть было не задавил тяжеленный Эпиналь. Брюно разрезали сапог, потом штанину и обнаружили открытый перелом – среди клочьев мяса торчала кость. Доктор Плутиш едва не потерял сознание. Но все-таки вправил кость и положил ногу в лубок. Так Морван и лежал – на спине с подвешенной ногой.
– Куда мы его такого потащим?! – нервничал мужичок с волосами, забранными в хвост, и мозолистыми руками.
Его звали Габриэль, он был главным конюхом королевской конюшни и славился здравым смыслом и толковостью.
– Пока Брюно здесь, его и спросим, – настаивал Лисандр.
– Не волнуйся, Габриэль, а ты, Лисандр, потише! – проговорила Эма, подходя к носилкам. – Что вам понадобилось от Брюно?
Габриэль дернул себя за волосы.
– Госпожа, Лисандр хочет ухаживать за Эпиналем, но, во-первых, Эпиналь – конь самого короля, во-вторых, он в жутком состоянии. За ним должен ухаживать ветеринар!