Мастер крушений

Блез много читал о Таро, но ни разу не держал в руках эти карты. Он прекрасно знал, что означает «безумец». Безумец откровенен, свободен, открыт новым возможностям, но ему необходимо обуздать свою энергию, победить страхи, повернуться лицом к реальности.

– «Безумец»! Самохвал! Ничего интересного, – соврал Блез. – Теперь твоя очередь, Лисандр. Тяни карту. Игра сама направит твою руку. Тяни левой, она ближе к сердцу, к интуиции. Так. Покажи-ка. «Колесница». Великая судьба. Сказать нечего. Преклоняюсь.

Говоря насмешливым тоном, Блез скрыл волнение. «Колесница» – переход из одной эпохи в другую. Проводник, который показывает, как пройти через испытания, и силой духа поддерживает равновесие между светом и тьмой.

Новоиспеченный наставник был ошеломлен. Во-первых, они оба вытащили карты старшего аркана, что само по себе поразительно. В другой день он, может быть, не придал бы этому особого значения, но в кабинете дяди после его смерти и пожара увидел в картах глубокий смысл. Еще одна загадка не давала ему покоя: «колесница» направляет «безумца», а между тем Блез избран Лисандру в наставники…

Блез спрятал колоду в карман и сказал:

– Я не забыл о ключе. Если кто и может его отыскать, то исключительно «колесница». За дело! Разбираем! Ищем! Ищем! Ищем! Удивительное дело – коньки! Им, наверное, сто лет, только лезвия и уцелели. – Блез обычно разговаривал вслух, когда ему было не по себе. – У дядюшки мозгов было на троих, а желудок на одного. Когда я был еще сосунком, он ел меньше меня. Всякий раз, когда он между экспедициями навещал Френель, брал меня с собой на прогулки. Его интересовало все, абсолютно все. Прыжки кузнечиков, путь улитки, прорастание нута. Я его обожал. Его отъезд был для меня настоящим горем. Мамочка на небесах наверняка помнит, как я плакал. Когда я повзрослел, то узнал его лучше, понял, какая неутолимая жажда снедает его. Он вникал в тайны Вселенной, стремился отодвинуть подальше границы непознанного. Хотел понять, что же есть кроме жизни. Как возникла жизнь? Откуда? Почему? И что будет после нее. Теперь эта загадка для него разрешилась.

Голос Блеза дрогнул.

– Смерть всегда неожиданна и вместе с тем неизбежна… Зная это, дядюшка, просыпаясь утром, наслаждался каждым днем, готовясь к ней. Я хочу сказать, что отчаяние было бы сейчас неуместно. Давай положим в гроб коньки и лупу? Что скажешь?

Лисандр, кусая губы, листал страницы почерневшей книги.

– Как видно, Феликс прав, здесь слишком мрачно, мне не стоило брать тебя с собой.

Лисандр отрицательно покачал головой.

– Нет? Ты так не думаешь? Скажи, что тебя заботит?

– Думаете, король жив?

Блез ответил мгновенно:

– Безусловно.

Он хлопнул в ладоши, потом энергично потер их.

– Так, значит, ключа нет. Нет так нет. Я так и думал.

Лисандр не понял, почему Блез заставил его искать ключ, зная, что найти его невозможно. Однако наставник ничего не пожелал объяснять и стал первым спускаться по лестнице, поскальзываясь на водорослях.

47

Король исчез, его наставник погиб – все только об этом и говорили. Пострадавшие в битве с лесом сочли себя вполне здоровыми и хотели принять участие в хлопотах по поводу похорон, но их отослали обратно в лазарет. Желающих помогать было больше чем достаточно: одни хотели отправиться во Френель со скорбной вестью, другие предлагали украсить погребальный покой, приготовить траурные одежды, набрать запоздалых цветов. И все буквально дрались за честь обряжать покойника.

Честь выпала Манфреду. Только камердинер и мажордом в одном лице был ее достоин. Манфред склонился над мертвым Клеманом и замер, не в силах прикоснуться к ученому. Он смотрел на него и не мог отвести глаз. Глядя со стороны, трудно было сказать, кто из них живой, а кто мертвый, – издалека Манфред казался таким же восковым и неподвижным.

На Манфреда нахлынули воспоминания. Теперь Клеман умолк навсегда, и мажордом чувствовал нестерпимую боль. Страдал какой-то особый орган, о существовании которого он до сих пор не подозревал, а находился тот между печенью и желчным пузырем. Глаза щипало, горло перехватывало. Камердинера потрясло безмятежное выражение лица Клемана. Оно было красным, почти лиловым, кожа кое-где натянулась, кое-где собралась в складки, однако излучало покой и благорастворение. Возможно, так расположились ожоги, но Манфред готов был поклясться, что Клеман вот-вот улыбнется.

Взволнованный дворецкий мысленно обратился к себе. Смерть прежде представлялась ему катастрофой. А что, если умереть – значит вернуться домой из путешествия? Отдыхать после утомительных приключений, трудов, передряг. Неуемный, вечно деятельный Клеман, с такой страстью изучавший материю жизни, вытянулся, сложил на груди руки, закрыл глаза и собирался улыбнуться. Он что, хотел сказать, что в смерти нет ничего ужасного? Что она – неужели такое может быть?! – счастливое событие? Потрясенному до глубины души Манфреду показалось, будто старый мудрец преподал ему последний урок, приобщил к глубокой мудрости.