Мастер крушений

Пекарь нахмурил брови с искренним удивлением. Принц тоже нахмурился. С минуту они смотрели друг другу в глаза, потом Тибо отпустил рукав советника и направился к своей команде, которая наслаждалась пивом в противоположном углу. Он выкроил десять минут, чтобы сообщить Феликсу и Гийому Лебелю о своем предложении, но никак не мог к ним пробиться. Его осаждала толпа, все хотели с ним поговорить: чиновник и садовник, банкир и факир. Манфред, мажордом-камердинер, ничего не упускавший из виду, заметил муки Тибо и явился на помощь. Провел к друзьям, загораживая огромным подносом.

– Спасибо, Манфред, – выдохнул Тибо, добравшись до желанной цели.

– Оставить вам щит, ваше высочество? – спросил мажордом, протягивая поднос.

– Нет, я попрошу вас о другой услуге. Нельзя ли отправить ужин тому, кто сегодня не смог к нам присоединиться?

– Разумеется, принц. О ком идет речь?

– О советнике Лоране Лемуане.

– Жаль, что его нет. Он всегда пунктуален. И куда прикажете отнести?

– В темницу.

Выражение лица у Манфреда не менялось никогда: он смотрел вокруг свысока с легким неодобрением. При упоминании о темнице лишь приподнял левую бровь. Любое другое проявление чувств он счел бы невоспитанностью.

– В тем-ни-цу? – повторил он по слогам. – Разве у нас есть темница, ваше высочество?

– В донжоне, где мы храним дрова на зиму.

– В дровяном сарае, стало быть, ваше высочество? Не извольте беспокоиться, будет сделано.

– Спасибо, Манфред. Как себя чувствует ваша жена? Как ваши дочери?

– Великолепно, ваше высочество.

Камердинер ответил бы точно так же, умирай они все от чахотки. И с легким поклоном удалился, оставив принца наедине со своей командой.

Моряки на празднике чувствовали себя уксусом, который не смешивается с маслом. После двух лет, проведенных в море, им было странно смотреть на жеманных и манерных придворных. Жюль без стеснения их пародировал, моряки покатывались со смеху. Самой веселой среди них была Гвендолен Дорек: после долгих лет одиночества к ней наконец-то вернулся ее Альбер и больше не уплывет, останется с ней на суше.

Гийом вздрогнул от неожиданности, почувствовав на плече руку Тибо.

– Принц? Прошу меня извинить. Жюль нас всех уморил!

– Погодите, не умирайте, вы мне еще нужны.

Гийом мгновенно стал серьезным:

– Первый вопрос, капитан: когда вы собираетесь выйти в море?

– В ближайшее время, ваше высочество.

– Я тут призадумался: что, если предложить вам управлять кораблем побольше?

– Побольше, принц? Что это значит?

– Королевством, говоря без околичностей.

– Королевством, ваше высочество?

Тибо наклонился поближе и заговорил вполголоса:

– Если я стану королем, мне понадобится советник, доверенное лицо. Человек достойный, который все замечает, во все вникает. Ну почти все, – прибавил он, вспомнив, что Эма все-таки проникла на шхуну.

– Уверен, здесь в зале найдется много кандидатов на эту должность, ваше высочество.

– Но лишь один ее достоин, капитан.

Гийом Лебель сжал бокал с такой силой, что чуть не раздавил его. Хоть он и предоставил себя в полное распоряжение принца, с морем капитан расставаться не собирался. Он чувствовал себя по-настоящему живым лишь тогда, когда по лицу наотмашь хлестал ветер, вокруг бушевали непокорные волны, а в небе громоздились тучи. Лебель и капитаном-то стал в последние часы перед кораблекрушением… Однако Гийом глубоко уважал Тибо и принимал близко к сердцу судьбу королевства.

– Я… Вы дадите мне время на раздумья, ваше высочество?

– Разумеется, – ответил принц и так расстроился, что Лебель сразу почувствовал себя виноватым.

Феликс оказался сговорчивей, ведь он «всегда мечтал стать камердинером».

– Хочешь сказать, горничной, – ехидно усмехнулся братец Бушприт.

Но Феликс, на седьмом небе от счастья, колкости не услышал. Его глаза растроганно увлажнились, он допил содержимое бокала единым глотком, но вдруг испуганно воздел руки к небесам, как будто увидел дьявола, и завопил:

– Берегитесь! Герцог Овсянский!

Поэт пробирался сквозь толпу к морякам, решив послушать рассказы о странствиях и написать гимн. Но тут ударили в колокол, пригласили к ужину. Огорченный герцог поспешил к накрытым столам в глубине залы.

Поток приглашенных увлек Лисандра в том же направлении. Сервировка – настоящее произведение искусства. Каждая солонка – ювелирный шедевр. Лисандр сел на первый попавшийся стул среди детей. На празднике ему было не по себе. А когда девочка справа уставилась на него, не сводя глаз, стало еще хуже. Девочку, похоже, заворожили оловянные пуговицы на его новом костюме. У всех остальных пуговицы выглядели попроще – костяные или деревянные.

– Смотри-ка, Эмили завела себе нового приятеля, – объявил паренек с соломенными волосами, придвинув хлебницу к себе поближе. – И как его зовут?

– Помолчи, Батист, – оборвала его Эмили.

Она поправила прядь, выбившуюся из сложной прически, затем кокетливо обратилась к Лисандру:

– Меня зовут Эмили, я дочь конюха.

– Ага.

Эмили были умопомрачительно красива.

– А тебя как?