Мастер крушений

Тибо часто упрекал себя в том, что мало занимался мальчиком. Он бы еще острей чувствовал вину, если бы знал, как тяжко приходилось Лисандру в школе. Все знали, что Лисандр – сирота, случайно подобранный в Бержераке. Но почему он спал в детской принца? Почему слуга, здоровенный детина, ходил за ним по пятам? Что в нем такого особенного, чего нет у других? Обыкновенный голодранец! Нищета, в которой вырос Лисандр, будто приклеилась к нему. Он выглядел неопрятным и болезненным. Читать научился быстро, а вот считал плохо: складывал медленно, вычитал неправильно, делить и умножать совсем не умел. Когда писал, пачкал пальцы в чернилах. Когда перетягивали канат, его не брали в команду из-за худобы. Стоило ему открыть рот, Батист хохотал над его акцентом. На переменах он получал толчки и щипки. Лисандр был так растерян, что всегда отвечал невпопад, поэтому над ним смеялись еще громче. День начинался одинаково.

Батист: А ну ползи сюда, гусеница, я оторву тебе пуговицы! Стоят, небось, недешево! Как думаешь, Флориан?

Флориан: Думаю, недешево.

Батист: Они какие? Серебряные или оловянные?

Флориан: Оловянные, конечно.

Батист: Тебе куртку шил портной короля или твоя бородатая нянька?

Флориан: Ясное дело, нянька!

Эмили: Оставьте Лисандра в покое!

Батист: Зачем его оставлять? Как же он без друзей?

Эмили: Лучше быть одному, чем с вами.

Батист: Ошибаешься. От нас-то душистым мылом пахнет, а не конюшней. Даже не ответила! Тоже мне! Королева! Так! Гном пришел. Тебе чего надо?

Лаванда: Я пожалуюсь учителю, что вы пристали к Лисандру как смола!

Батист: Мы? Смола? Флориан, мы похожи на смолу?

Флориан: Ничуть.

Батист: Гусеница, скажи, ты в смоле?

Лаванда: Лисандр, пошли!

Батист: Это ты топай отсюда, гном несчастный! Если пожалуешься учителю, я пойду к твоем отцу, камердинеру, мажордому, лизоблюду!

Лаванда: Дурак!

Батист: От дуры слышу!

Учитель сидел в классе, Лисандр жался к стенке во дворе. Батист не оставлял его в покое ни на минуту, готовясь от слов перейти к щипкам и подзатыльникам. Бесплатная всеобщая обязательная школа, которой так гордились в королевстве, оказалась пыточной камерой для новичка Лисандра.

Тибо, хоть и не подозревал о мучениях мальчика, принес ему избавление. Поднявшись с королем по бесконечной винтовой лестнице, Лисандр обрел свободу и покой посреди хаоса в обсерватории. Клеман де Френель встретил Тибо и Лисандра скрипом кресла. Пытливо вглядевшись в лицо нового ученика, что крепко сжал рот и насупился, ученый заметил:

– Дар сострадания, редкий в твоем возрасте. Похоже, ты слишком рано повзрослел. Ухаживал за больным?

– За дедушкой.

– Заботливость – твое врожденное качество.

Де Френель ничего не сказал о последствиях большого горя – замкнутости, тоже не свойственной раннему возрасту.

Утешения лишь растравят раны. Если боль спрятать, она превратится в кристалл и уйдет в глубину. Чтобы ее извлечь, понадобятся археологические раскопки. Лисандр не собирался копаться в себе. Безразлично-покорный вид ясно говорил: живу день за днем; что будет, то будет; не хочу помнить прошлое; ничего не жду от будущего.

– О тебе пора позаботиться, – продолжал старый мудрец. – Король пожелал, чтобы я стал твоим наставником. Хорошая идея, но неосуществимая, потому что мне восемьдесят четыре, а тебе одиннадцать.

– Двенадцать.

– Как двенадцать? – удивился Тибо.

– Мне исполнилось двенадцать на шхуне, ваше величество.

– Когда именно?

– В день вашей свадьбы.

– По крайней мере, мог бы сказать…

– Стало быть, двенадцать, – прервал их де Френель. – Нужно найти тебе наставника. Разумеется, есть профессора, ученые мужи…

Тибо открыл рот, но Клеман поднял руку и продолжал:

– Знаю, знаю, сир. Вам нужен человек, который сохранил способность удивляться. Эрудит, но не сухарь. Иными словами, иголка в стоге сена. Представьте себе, я знаю такого человека: это Блез, мой племянник. Юнец шестидесяти лет. Страстный рыболов, ловит рыбу на муху.

– На муху?

– В том числе. Вы найдете его в психиатрической лечебнице Северного плоскогорья.

– В лечебнице?

– Он там работает. Наблюдает за безумцами, чтобы понять, что такое норма. Хотя, между нами говоря, норма – весьма странное понятие. В общем, он был и остался добряком Блезом. Симпатяга. Прозорливец. Широкая душа. Детей нет. Жены, насколько я знаю, тоже. Кстати, о женах, Тибо, – прибавил Клеман, вперив серые глаза-буравчики в голубые глаза короля. – Твоя жена тоже очень проницательна. Так мне кажется. Ты ничего не выиграешь, если и дальше будешь держать ее во тьме неведения.

– Почему во тьме? – заинтересовался Лисандр.

– Потому что неведение – беспросветная тьма, – туманно ответил Клеман, а Тибо заерзал на стуле. – Ну так что? Договорились? Я немедленно напишу Блезу письмо. Сыграю на его чувствительных струнках.

Очевидно, Клеман написал убедительное письмо, потому что Блез ответил, что готов сменить профессию. Пообещал прибыть во дворец, как только найдет себе замену в лечебнице. А пока пусть Лисандр продолжает ходить в школу.

У Лисандра в школе куда лучше пошла арифметика, поскольку он считал дни, часы и минуты до своего освобождения.

32