Мастер крушений

На серебряном блюде высилась гора профитролей. Знаменитый кабан жарился рядом с ягненком. Банки с соленьями, промасленные свертки и другие припасы, бережно прикрытые полотенцем, громоздились на столе.

– Ну и дела! – восклицал повар, разбирая добычу, захваченную в погребе.

Почувствовав на себе пристальный взгляд, он обернулся и увидел промокшего до костей Бенуа с завившимися, как у барашка, волосами.

– Иди-ка посушись, – крикнул ему повар.

И Бенуа покорно отправился сушиться.

Позже из чистого сострадания Тибо, надевая камзол, попросил Бенуа застегнуть на нем тридцать девять пуговиц. На тридцать седьмой он услышал, что гости вошли в гостиную.

– Жара тропическая! – провозгласил адмирал.

– Говори потише, Альбер! – прозвучал мощный голос его супруги.

– Эти две не застегивай, – попросил Тибо. – Мне будет легче дышать.

Тибо спустился в гостиную, где старый морской волк держался за спинку стула, будто стоял у штурвала. Голый череп сиял как начищенный, на губах пенилась слюна. Гвендолен, сверкая гранатовым ожерельем, держала в одной руке оба их фужера с вином. Увидев короля, она почтительно склонила могучий стан. В этот миг адмирал заметил Эму и с грозным видом двинулся к ней.

– Принц Тибо! Что делает юнга на баке? Я вас предупреждал, однако…

Гвендолен дернула мужа за рукав, но он не обратил на нее ни малейшего внимания.

– Принц! Она должна быть уже на суше, как мы и договаривались!

– К сожалению, адмирал, мы так и не смогли договориться, – спокойно ответил Тибо.

– Рано или поздно, принц, ее придется высадить…

Гвендолен уже крепко взяла мужа за плечо, и он в недоумении остановился, пригладил несуществующие волосы и переменил тему:

– Дождь льет как из ведра. Предлагаю на ночь приспустить паруса.

– Приспустим, – пообещал Тибо.

Гиблая бухта окончательно погубила адмирала.

После Тибо Дорек переключился на Лукаса, который браво щеголял в новой форме. Потом перешел к Овиду – ему, напротив, форма совсем не шла, он казался бочонком и задевал все предметы широкими манжетами.

– Баталёр! – проревел Дорек. – Что ты делаешь на палубе в такую качку?! А ну живей в трюм проверять балласт!

Гвендолен сунула мужу в рот два печенья сразу, но адмирал продолжал отдавать приказы, отчаянно плюясь крошками. Супруги Доре наблюдали за происходящим, стоя в стороне, смущенные криками, крошками и всем прочим. Им хотелось выглядеть как можно доброжелательней, но они увидели на столе бутылки лучшего вина из собственного погреба, свой любимый гусиный паштет и скисли. Улыбались они через силу и, стиснув зубы, поглядывали с беспокойством на лестницу, по которой должна была спуститься их дочь.

Виктория появилась с опозданием, когда все уже уселись за стол. Дочь Доре служила опровержением всех законов генетики, разве что волевой подбородок слегка намекал на семейное сходство. Но, в то время как отца выдающаяся челюсть делала похожим на мула, нижняя часть лица Виктории гармонично сочеталась с тонким носом и высокими скулами. В белом чешуйчатом платье она походила на сирену. Белая кожа была щедро усеяна веснушками, пышные огненно-красные волосы ниспадали до пояса. Даже рыжий Бенуа померк рядом с ней.

– Виктория! – взвизгнула мать.

Девушка поплыла к своему месту, словно ее не слышала, – грациозная, высокомерная, слегка скривив губы. Бенуа засуетился вокруг, словно пчела, что почувствовала в цветке родственную душу. Присутствие Виктории озарило гостиную и заставило хрусталь заиграть. Одна Эма рассматривала ее в упор, без малейшего смущения. Ей хотелось узнать, какого цвета у девушки глаза. И Виктория все-таки подняла их и посмотрела на Эму. Глаза оказались зелеными, как прозрачная морская волна. Эма угадала, что девушка решительна, разочарована и печальна, поэтому решила, что ту снедает тайная любовь. Эма и Виктория пристально смотрели друг на друга. Адмирал воздел ложку к потолку и провозгласил:

– Фок-мачта.

Тибо, не сдержавшись, рассмеялся. Остальные тоже улыбнулись, но как-то невесело.

Вечер проходил холодно и неуютно. Супруги Доре оплакивали про себя чудесные паштеты. Король пытался развеселить гостей, но чувствовал себя моряком, гребущим против течения. Вопреки правилам он усадил за стол своих телохранителей, и Овид сметал обшлагами на мраморный пол то вилку, то ложку. Адмирал тут же вскакивал и кричал:

– Штормовой парус!

Гвендолен совала ему в рот печенье.

Эма попросила добавки супа, а кабанье мясо лишь осторожно потыкала вилкой. Ее очень заинтересовала Виктория, и она продолжала исподтишка наблюдать за ней. За сырами девушка была все так же молчалива. Зато мать, не закрывая рта, расхваливала ее таланты: Виктория виртуозно играла на пианино, Виктория держалась на лошади как амазонка, Виктория читала стихи лучше актрисы королевского театра в Исе.

– И в довершение всего она, к счастью, уродилась непохожей на нас! Ее отец красотой не блещет. Подумать только! Ни малейшего семейного сходства. Никогда такого не встречала!

Тут Виктория произнесла единственную фразу за весь вечер:

– Почему же, мама? А как же король и его брат?