Мастер серийного самосочинения Андрей Белый

Язык, искажающий посредник, лишает субъекта индивидуальности, а реальность, о которой тот говорит – ее чувственной осязаемости. И тем не менее, по Лакану, освоение языка – единственный способ адаптации человека и человечества в мире. В развитии индивида стадия единения ребенка с матерью, ассоциируемая с психической бесформенностью и моторной беспомощностью, означает принадлежность ребенка к порядку реального, невыделенности из хаоса первоначальных ощущений и восприятий. А «имя-отца» должно выполнять функцию посвящения ребенка в сферу «закона», структурирование его сознания, введение в систему условных координат и, соответственно, обретение социальных и поведенческих навыков. Эту функцию, как утверждает Лакан, выполняет язык. Отсюда и отождествление у Лакана фрейдовского реального отца и присущей ему функции социализации ребенка (отделение от матери, угроза кастрации) с ролью языка, слова, условно обозначенного как «имя-отца». Именно слово, исполняя отеческую функцию, разрушает реальное симбиоз ребенка и матери.

Тексты Белого словно созданы для иллюстрации утверждений Лакана. В «Петербурге» Николай Аполлонович читает письмо с требованием выполнить обещание убить отца. В одном месте чтение неожиданно прерывается: «“Очередь ныне за вами; и вот вам немедленно поручается приступить к совершению дела над…” далее Николай Аполлонович не мог прочитать, потому что там стояло имя отца»[690]. Удивительно присутствие в тексте Белого точного будущего лакановского термина: «имя отца». Еще более удивительно, что реакция Николая Аполлоновича на «имя отца» отвечает тем правилам «грамматики бессознательного», которые через много лет представит лингвистический психоанализ. Воспроизводимая сенаторским сыном при чтении словесная цепочка уворачивается – под влиянием его бессознательного запрета – от произнесения отцовского имени, связанного с глубинной причиной его невроза. Его бессознательное пытается уклониться не только от называния символического закона, но и от преступления его.

Ничуть не меньше открытия лингвистического психоанализа предвосхищает «Котик Летаев». Какова конфигурация семейного треугольника в «Котике Летаеве»? Известно, что за Котика борются, вырывая его друг у друга, мамочка и папочка. Каким предстает папочка Котика, декан Летаев? Он – математик, и это его основное определение. Большую часть жизни он проводит в мире знаков:

<…> линия лекций – значки: круглорогий, прочерченный икс хорошо мне известен; он – с зетиком, с игреком.

Папа водит по ним большим носом; и, щелкая крепким крахмалом, бормочет:

– «Так-с, так-с!»

И получается: «Такс»[691].

Котик пытается разгадать смысл папиных значков:

<…> и я – гляжу в иксики: —

– в иксиках – не бывшее никогда!

В них – предметность отсутствует; и – угоняются смыслы…[692]

Когда же папа выходит из мира знаков (выбегает из кабинетика), то лишь затем, чтобы «означить» мир: упорядочить, рационализировать, привести в соответствие с законами математического синтаксиса, превратить рой Котика в строй: «<…> папа вторгается из проходов поговорить, пожить с нами; и образуется – что бы ни было; образования – строи; папа – строит нам строи мыслей <…>»[693].

Папа Летаев пытается «развивать» Котика. Если бы мог он одевать Котика, он давно бы одел его «в сюртучок, в котелок», он дарит Котику букварик и показывает ему буквы:

<…> разве я виноват,

что —

– умею показывать я цепкохвостую обезьяну в зоологическом атласе:

                и – двуутробку с ленивцем? Разве я виноват,

                что я слышу от папы:

– «Дифференциал, интеграл»?[694]

Котик оглушен: «<…> громыхают булыжники слов <…> это-то и есть – математика; папа мой – математик»[695].

Какой предстает в романах о Котике мамочка? Определение Ходасевича предельно лаконично: «Обольстительная “мамочка” Котика – дура и модница». Ходасевич подбирает и весьма примечательный образчик ее речи: « – Некоторые, которые думают, что постигают науку, а в жизни остались болванами, – да!.. Иметь шишкою лоб и бить стены им вовсе не значит быть умником…»[696]

Остается впечатление, что мамочка не вполне владеет родным языком: не вполне выделилась она из первозданного хаоса.