Мастер серийного самосочинения Андрей Белый

Довольно ясно просматривается в главке символическая значимость слов цветового спектра. В этом смысле отличаются друг от друга чисто языковая, не означающая ничего, кроме чисто цветовых перекличек, соотнесенность желтого и красного рядов, – и символическая соотнесенность (противоположность) яркого, названного в тексте «светлым», ряда красных оттенков и названного «темным» синевато-зеленого ряда. Наиболее явно антиномия красного и сине-зеленого символизирует противопоставление света и тьмы, которое вопреки традиции и ожиданию здесь связано с оппозицией не добра и зла, а скорее с оппозицией жизненной энергии и тлетворной выморочности, что особенно явно в цветовом противопоставлении Лихутиной и Аблеухова. Это может быть интерпретировано как противопоставление тверди и водной стихии, суши и глубины, жизни и смерти, устойчивости и энтропии, и, если не космоса и хаоса, то порядка и хаоса, что непосредственно связано с сюжетным развитием и основными темами романа. Кроме столкновения символизируемых ими мировых сил, сшибка цветов отсылает и к столкновениям вполне конкретных сил, действующих в романе.

Нагнетание противостояния светлых и темных цветов и их схватка завершается пророчеством конца:

<…> хлынет всюду темная синь, синевато-зеленая глубина: на дома, на граниты, на воду.

И заката не будет[775].

Это может означать: хлынет темная водная глубина на город, и Петербурга не будет; или: хлынут на имперскую столицу дикие революционные толпы с островов и затопят ее; или: хлынут тьмы монгольских варваров на христианскую цивилизацию и уничтожат ее; или, в наиболее конкретном понимании: будет сшибка в Николае Аполлоновиче светлого и темного начал, темное погасит светлое и хлынет из героя хаос распада, сумасшествия и отцеубийства, который затопит все вокруг; или, в наиболее обобщенном понимании: хлынут темные космические силы распада на землю, и закончится земная жизнь, но не в трансцендентном всеединстве добра, истины, красоты, а в темноте смерти и небытия. Цветовые ассоциации символичны, а символ многозначен, поэтому столкновение красного и сине-зеленого, светлого и темного цветов и победа темного над светлым может символизировать и любое из приведенных значений, и все значения вместе. Все они так или иначе связаны с другими значениями романа и по-своему работают на его основные темы.

Это пример того, как в «Петербурге» языковые ассоциации, организованные по модели дискурса бессознательного, выполняя свои функции чисто языковой выразительности, нагружаются и другими функциями. Они служат развитию повествования, вплетаются в символическую и сюжетную логику романа, дополняя ее неочевидными смыслами и стимулируя ее развертывание.

Белый не только интенсивно использовал возможности словесных цветовых гамм, он, видимо, много о них размышлял, и нет сомнения, что анализировал самым серьезным образом. Он говорит о цветописи: сюжетное содержание «Петербурга» «отражаемо в цветописи»[776]. Последующий анализ цветописи занимает всего две с половиной страницы, но он насыщен невероятными статистическим выкладками, дающими процентное содержание различных цветов и их оттенков в произведениях Гоголя и самого Белого, объемом в общей сложности свыше 1000 страниц. Трудно вообразить, какого труда и времени ему это стоило: пролистать все эти тексты, найти все эти «цвето-слова», сосчитать, найти проценты – нечто неправдоподобное. И все для того, чтобы написать пару страниц – этим он с головой выдает себя: он был в душе дотошливейшим исследователем.

После романов о Котике, в которых языковые ассоциации играют роль основных двигателей повествования, в Московской трилогии Белый возвращается к событийности. Языковые ассоциации здесь тоже присутствуют и, как в «Петербурге», включены в символическую и сюжетную прагматику текстов. Однако они используются по-иному. В «Московском чудаке» событийное развитие скачкообразно: с перерывами на разного рода описания. Время событий чередуется либо с временем описания некоего состояния дел, либо с временем повторяющихся (из сезона в сезон или изо дня в день) природных, городских или домашних обыкновений. Есть событийные главки и описательные, но чаще смешанные. Именно в описательных фрагментах разворачиваются языковые ассоциации.

Вот, например, описание осени, организованное не в последнюю очередь звуковыми ассоциациями:

И вот заводнили дожди.

<…> лист пообвеялся; черные россыпи тлелости – тлели мокрелями; и коротели деньки <…>

Так октябрь пробежал в ноябри, чтобы туман – ледяной, мокроватый, ноябрьский – стоял по утрам; и простуда повесилась: мор горловой[777].