Мастер сновидений

Парень в форме стражей где–то секунду стоял на ступенях храма, по–птичьи раскинув руки, запрокинув голову, в следующую секунду покачнулся и рухнул как скошенный ячменный колосок. Все устремились к Лаки, которая стояла в крови, но это была не ее кровь. И все оставили сейне Дайоне одну. И почти никто не заметил ее взгляда, устремленного в толпу, оказывается, она могла прочитать мысли даже человека под мороком. Почти никто… Я понял, я еще слышал Серого, но сознание покидало меня. Последнее, что я запомнил лежа на ступенях главного входа в храм Двуликой, как Калларинг, стоя на коленях обнимает истекающую кровь жену, а она говорит ему что–то на прощанье. На прощанье, потому что я видел, как гаснет ее аура, и еще что, я тогда не понял, не смог понять… Все вокруг гасло. «Как хорошо, — шевельнулась у меня мысль, — я буду не один, я буду сопровождать прекраснейшую из женщин, когда мы пойдем через черту. Я и мечтать о такой чести не мог, хоть ТАМ «побыть с ней наедине». Мысль еще хотела что–то сказать, но ей не дали, и она растворилась в великом НИЧТО.

«Уважаемая публика» была в полном восторге, но «представление» на этом не закончилось. Ну, кто и когда мог мечтать увидеть наконец–то своего замечательного непобедимого черного полковника поверженным! Никто не расслышал слов Дайоне, поэтому каждый из «очевидцев» мог напридумывать в меру своих возможностей.

Калларинг поднял глаза, встретился ставшим стальным взглядом со своим штатным магом.

— Почему ты не сказал мне? Ведь ты не мог не знать.

— Я не смог, сейне Дайоне потребовала, чтобы я молчал.

— Почему ТЫ не сказал МНЕ? — голос полковника каменел.

— Прости меня командир. Я не смог, она не хотела тревожить тебя. Ты же знаешь, какая она… была, — последнее слово асса Тадиринг произнес одними губами, и преклонил колено перед командиром Тайной стражи, который должен был знать все, что происходит в городе, а не знал самого важного. Он бы воздвиг вокруг дома непроглядные стены, он бы собрал боевых магов со всей Северной равнины, он бы увез ее так далеко, что никто не смог найти. Но он был бессилен что–то изменить, его прекрасная Дайоне ушла не одна, вместе с ней убили его не рожденного сына….

И те трое охранников запомнили на всю жизнь, а потом рассказали мне, как человек, их командир, которого уважали, и иногда и просто любили на глазах застывал, как водная гладь в мороз, в какой–то невиданный, страшный мороз. За какую–то минуту–две глаза погасли, остекленели, с лица ушло всякое выражение, по волосам пошла проседь, как будто их заметало снегом. Казалось, что душа покидает еще живое тело, оставляя его пустым, пусть и жизнеспособным, но живым ли!

А почему последнего акта «публика» даже не увидела? Да потому что кто–то решил, что толпе хватит наслаждаться. Все, что происходило потом, касается только узкого посвященного круга лиц. «Трибуны» только увидели, как на арену выходит главный фокусник Каравача и окрестностей.

Асса Вордер имел очень высокий уровень, на много выше, чем указано в патенте, асса Тадиринг вообще подозревал, что видит перед собой магистра. Его фиолетовый патент, позволял работать, пожалуй, в самой неприятной области магии — магии смерти. Но «Черный ворон» Каравача уважал усопших, всегда действовал осторожно и тщательно. И надо сказать, что усопшие отвечали ему тем же, с ним они общались охотнее и не врали никогда, как другим магам, осмелившимся называть себя фиолетовыми. Так что погребальный храм и фамильные склепы были его обычным местом работы, он единственный, кто был здесь не из праздного любопытства.

… И на зрителей опустилась мгла…. Когда они очнулись через пару часов, помнили урывками, некоторые вообще не понимали, как и почему они ни вдруг проснулись у себя дома. Никого и ничего перед наглухо закрытыми воротами храма не было, только крапленый кровью снег выдавал, какой здесь случился сногсшибательный кошмар. И какая досада, что подробности стерли из их памяти.

Глава 4.

Мэтр Олирко, глава столичной гильдии воров, выйдя из странного заведения лавки «Сладкие сны» поплутал намного по каравачским улицам, помесил своими шикарными сапогами не менее шикарную грязь. Но прогуляться перед сном только на пользу, голову проветрить. Странная все–таки штука жизнь, каких историй только он не знал и с твердостью алмаза был уверен, просто так вообще ничего не бывает, в этом с ним соглашались и его воровской опыт, и его горячо обожаемая интуиция. А тут его что–то царапнуло в странных нездешних глазах парня, что–то знакомое до боли. Он силился вспомнить, но никак не мог.