Мастер сновидений

— Может быть уважаемому метру угодно, чтобы его сапоги на утро блестели зеркальным блеском? Мансо все исполнит в лучшем виде. У мэтра такие дорогие сапоги, странно будет утром видеть на них вчерашнюю грязь.

Олирко, ценивший кожу на сапогах не меньше чем на самих ногах, готов был согласиться, но то, что он увидел в руках подошедшего служки, заставило его волосы встать дыбом (все остатки, что у него были). И не совсем орлиные глаза воровского главы и его замечательный нос возопили об одном и том же: перед ним пара обуви из его любимой столичной мастерской! Может быть и не самого мастера, но что кого–то из его подмастерий — безусловно. Хорошо, что нос мэтра уже нагрелся почти до цвета его любимо кьянто, не было так заметно, как к нему прилила кровь. Кроме его гильдии, там имели привычку обуваться члены еще одной, «Легиона граненой стали», как они любили себя называть, а попросту наемных убийц.

Расплатившись и выслушав южное славословие, мэтр взял с собой ужин для Антонина и по–кошачьи пробрался в свою комнату. Для его достаточно плотного телосложения, это было почти виртуозно.

— Нас можно поздравить, — сказал он слуге, бросив на стол уже знакомого нам петуха, — у нас соседи. С нами в одном коридоре представитель не очень дружественной гильдии.

Было видно, как у невозмутимого Антонина напряглись жилы на шее.

— Ты не переживай, по всей видимости не к моей персоне. Так как видишь, я и поужинал и даже спать собираюсь. Но не нравится мне все это, НЕ НРАВИТСЯ! Так что, извини, дорогой мой Антонин, спать тебе этой ночью не придется, будешь сидеть в засаде. Наш конкурент не знает о нашем присутствии, значит у нас солидная фора. Но дело серьезное, просто так легионер сюда бы не поехал.

— Не беспокойтесь, мэтр, я отлично выспался за ваше отсутствие. А что говорит ваша интуиция?

— Моя интуиция как гваррич выедает мой мозг, вопя во всю дурь, что если не этой, то следующей ночью прольется кровь. Но мне это и без нее известно. Только чья это будет кровь? Что–то ноет у меня между ключиц, говорят, душа там живет. Кто бы мог подумать, что у меня там что–то есть.

— Это точно будет следующая ночь?

— Точно, не пойдет же он по такой погоде разутым. Так что у нас еще есть время для маневра. А перед боем надо хорошенько выспаться, я и средство для этого приобрел.

Глава воров откупорил флакон с радужным туманом и отправился на воды в Джогимп–Лотт, что на языке эльфов означает: «серый… хвостатый… короче, чей–то…».

Ну, живут же люди, никаких тебе разборок, никаких бумаг, никаких взяток шефу городских стражей, никакой услужливо–ехидной рожи Пуэбло. Самое начало осени, хрустальный воздух, мозаика крыш еще эльфийской архитектуры, серебряные голоса фонтанов, щебет птиц и прекрасных купальщиц на его балконе и почти полная бутылка кьянто…. Что еще нужно человеку для счастья? И какая у них тут крупная полуденница вызревает круглый год. Но мэтр Олирко не был охотником до сладкого, зато три грации на балконе поглощали ее в неприличных количествах. А вот горный гномий сыр очень хорошо шел с кьянто. «Пройдусь, пожалуй, а то голова пухнет от трелей этих райских птичек», — решил мэтр. Он вышел из гостиницы, зашагал вверх по тропинке к каменным уступам со звенящими низвергающимися струями.

Пробравшись между мокрых камней на ровную площадку, он ни капли не пожалел: многоголосые струи неслись с гор наполняя озеро, в котором отражался лес во всем великолепии скорого увядания, вид был просто упоителен. О! до него неожиданно донесся вожделенный запах. Кьянто! Не может быть! Одна из струй явственно краснела, и вскоре достигла хорошо знакомого ему темно–пурпурного тона, и запах не мог его обмануть. Он протянул сложенные пригоршней руки, в тот же миг поток взвыл, как попавший в капкан крил, в его руки истекла кровь. Олирко в испуге вскинул голову, и в тот же миг получил удар кровавым хлыстом от дьявольского водопада. Он не удержался на ногах, свалился в ложбину, проточенную водой, и кровавый поток сбросил его в озеро.

«Этого не может быть! Что я сделал не так, кого прогневил?» соображал мэтр пытаясь всплыть «Интуиция, что же ты молчала? "

«Вспомнил–таки! А как гварричем обозвал, помнишь? Столько лет служила верой и правдой, и на тебе благодарность».

«Ну и стерва! "

«На себя посмотри…»

Смотреть было некогда, надо было выкручиваться. Глупо как–то, он умело разрешал конфликты, он выворачивался из безнадежных ситуаций, а тут…

…Странно, он плывет,… нет, не плывет, его кто–то тащит, продев подмышками ремень или веревку. Почему не просто за шиворот? Да он слышит чье–то дыхание, кто–то размеренно гребет, но он не может увидеть, он видит только небо над собой. Нет не только, вон еще птички порхают, желтый лист упал с дерева… Теперь слышит, вроде шаги, кто–то шел, расплескивая воду, а потом по твердой земле, ага, и он сам уже на берегу, на лесистом берегу озера, только ноги еще качаются в волнах.

— Вставай, чего разлегся? На берег я тебя, так и быть, вытащил. Но носить твою тушку мы не договаривались.