Мастер страшного суда

- Слушайте дальше: Ойген Бишоф тоже в последние дни приходил с большим опозданием, в первый раз - в среду, во второй - в пятницу. Ему пришлось приехать в таксомоторе, и за столом он рассказывал о предстоящих ему неприятностях, о вызове в полицию, так как шофер на Бурггассе налетел на прицепной вагон трамвая. В субботу он опять опоздал к обеду. Был утомлен, рассеян и неразговорчив. Дина думала, что репетиции затягиваются, но не спросила его об этом. Я установил сегодня, что репетиции все три дня кончались в обычное время. Вы видите, таким образом, что обстоятельства, предшествовавшие катастрофе, были одинаковы в обоих случаях. Я вижу только одно различие, правда, весьма существенное... Вы знаете, о чем я говорю?

- Нет.

- Странно, что это не бросается вам в глаза. Ну так вот: каждая из жертв убийцы подпадала под влияние его чрезвычайно сильного внушения. Судя по всему, морской офицер поддался этому внушению в первый же день. Зато с Ойгеном Бишофом убийце пришлось провозиться три дня, прежде чем он ему навязал свою волю. Чем это объясняется, можете ли вы мне на это ответить? Актеры ведь, вообще говоря, народ весьма впечатлительный, со стороны же морского офицера следовало бы, казалось, ждать гораздо более сильного сопротивления. Я думал об этом и нашел только одно удовлетворительное объяснение: убийца говорит на языке, которым морской офицер владел в совершенстве, но на котором Ойген Бишоф мог изъясняться только с большим трудом. Следовательно, он итальянец, ибо итальянский - единственный из иностранных языков, который был немного знаком Ойгену Бишофу... Вы, может быть, правы, барон, это только гипотеза, и к тому же очень смелая, я согласен с этим...

- Возможно, что вы окажетесь правы, - сказал я, так как вспомнил, что Ойген Бишоф действительно имел пристрастие к Италии и ко всему итальянскому. - Ваша аргументация кажется мне вполне логичной. Вы меня почти убедили.

Инженер усмехнулся. Лицо его выражало скромное удовлетворение. Мои слова явно его обрадовали.

- Признаюсь, мне бы это никогда не пришло в голову, - продолжал я. Честь и слава вашей проницательности. Теперь я не сомневаюсь: вам удастся раньше, чем мне, установить, кто была моя вчерашняя собеседница.

Его лоб покрылся морщинами, усмешка исчезла у него с лица.

- Для этого, боюсь я, не понадобится слишком много остроумия, - сказал он медленно. Он поднял руки и снова их уронил, и в жесте этом сквозило отчаяние, причины которого я не понял.

Он погрузился в молчание. Уйдя в свои мысли, вынул папиросу из своего серебряного портсигара, держал ее в пальцах и забыл закурить.

- Видите ли, барон, - сказал он после паузы, - когда я тут сидел и вас поджидал, то у меня... Мне будет нелегко объяснить эту ассоциацию идей... Когда я тут сидел... Разумеется, мысли мои сосредоточены были на этой даме у телефона и ее действительно странных словах о Страшном суде, и вдруг, я не знаю отчего, вдруг я увидел пятьсот мертвецов на реке Мунхо.

Он смотрел совершенно бессмысленным взглядом на свою папиросу.

- То есть я не видел их, - продолжал он. - Я только пытался представить себе, что-то заставляло меня неустанно думать о том, как бы это было, если бы они стояли передо мною, один подле другого, пятьсот желтых искаженных лиц, и на каждом из них - отчаяние, и ожидание смерти, и укор...

Он чиркнул спичкой, но она сломалась у него в пальцах.

- Это, конечно, ребячество, вы правы, - сказал он, помолчав. - Это призрак, что значит он для современного человека? Страшный суд, пустой звук былых времен! Судилище Бога - будит ли в вас это слово какие-нибудь ощущения? Конечно, предки ваши, вероятно, падали на колени, обезумев от страха, и шептали молитвы, когда с алтаря доносились слова о Dies irae5. Бароны фон Пош,-он вдруг заговорил легким тоном светской болтовни, как будто предмет беседы, хоть и не вовсе лишен был интереса, все же не имел, в сущности, значения, - бароны фон Пош происходят, не правда ли, из очень католической местности, из Пфальц-Нойбурга, не так ли? Вы удивлены, что я так обстоятельно знаком с происхождением вашей семьи, я это вижу по вашему лицу. Не думайте, что я вообще интересуюсь генеалогией баронских фамилий. Просто хочется знать, с кем имеешь дело, и я велел себе подать Готский альманах сегодня ночью, в клубе... О чем я говорил? Да... Страха я, разумеется, не испытывал, вздор, но все-таки это было очень своеобразное чувство... Коньяк - превосходное средство отделываться от тягостных представлений.