Мастер Страшного суда. Иуда «Тайной вечери»

– Сударь! – сказал хозяину Иоахим Бехайм. – Я все еще жду вина, и мне непонятно, как оно связано с воскресением Спасителя. Возможно, какая-то неведомая мне связь тут и существует, но я пришел сюда не затем, чтобы заниматься богословием. Отнесите мой плащ в кухню и повесьте у очага, пусть просохнет. О нашпигованной баранине мы поговорим позже, а грибов я не ем.

Хозяин только теперь рассмотрел плащ, который держал в руках, и, к своему удивлению, заметил, что сшит он из отличного сукна, а вдобавок оторочен дорогим мехом и стоит наверняка много больше всех разносолов, какие он мог подать немцу за целый вечер. И у него забрезжило подозрение, что мастеровые выставили его дураком.

– Сию минуту подам, сударь, и самого лучшего, – успокоил он Бехайма, – кастильонского вино санто, ради этого вина люди ко мне со всех сторон стекаются, даже из Павии приезжают, как вон тот досточтимый монах, который только что на свою беду попытался встрять в мои дела. Пусть чертит свои фигуры, а меня оставит в покое. Я себя одурачить не дам, – продолжал он громким голосом, чтобы все слышали. – Знаю, кто чего стоит. С первого взгляда вижу, что за человек передо мной… Все, иду за вином, сударь, бегом бегу.

Он гордо вскинул голову и, не удостоив своих зложелателей ни единым взглядом, отправился в подвал наполнить глиняный кувшин знаменитым вино санто.

Отведав вина, Иоахим Бехайм почувствовал себя весьма уютно. «Такое вино, – сказал он себе, – я готов пить каждый вечер, да и возле постели недурственно бы держать кувшинчик». Он откинулся на спинку стула и закрыл глаза. А живописцы и камнерезы вокруг продолжали свой разговор, и толковали они о предметах, весьма далеких от всего, что когда-либо вызывало у немца интерес.

– …Вот почему я бы очень хотел написать ее в образе Леды, нагую и потупляющую взор…

– С лебедем на коленях?

– Да неужто? И кому же достался заказ?

– За индиго, свинцовые белила и золото я не меньше одиннадцати лир выложил.

– Нагую, но с одного боку…

– …Открывает он, значит, сундук, запускает в него голову, ровно нырнуть собрался, ну, думаю, сейчас деньги достанет…

– …Окутанную тремя покрывалами, тут уж я покажу, на что способен, ведь это трудная задача для живописца…

– И с лебедем на коленях?

– Кольчужник! Гончар! Ну мыслимое ли дело?! И оружейный литейщик!

– А достает он штуку сукна. Вместо денег – сукно на платье. Мне! Человеку, который своим искусством облагородил нравы этого города!

– Эта троица два года точно проваландается.

– Дурак он. Скряга. Я чуть по уху его не огрел этим сукном.

– Если ты не записной сотрапезник у господ, от которых получают столь превосходные заказы…

– Скряга он!

– С лебедем на коленях?

– Да, с лебедем на коленях. Но разве в этом дело? Пернатую тварь ей кто угодно подрисует.

– А вот и Манчино. Долгонько мы нынче его дожидались. Сюда, Манчино!

– Тут сам папа ничего бы не смог поделать – Манчино все равно бы раньше не явился. С толстухой своей миловался, совсем голову потерял.

– Шагает герой после схваток любовных…

– …В блудилище, где вместе с ней живет.

– Совершенно верно. Прямиком оттуда. У кого-то есть возражения?

Дремоту немца как рукой сняло; он узнал низкий, звучный голос, произнесший последнюю фразу, и открыл глаза. Рыночный певец, тот самый, с изрытым морщинами лицом и горящими глазами, стоял посреди трактирного зала и декламировал стихи:

Скажи, что любишь ты меня. Я страстно
Ожившим отплачу тебе огнем.
Твоя постель нам будет – рай прекрасный
В блудилище, где вместе мы живем[16]

.

– Хозяин! – прервал он декламацию, подсаживаясь к своим приятелям. – Подай-ка мне поесть, только смотри не прогадай с выбором блюд, иначе не миновать тебе убытка. Потому что в кармане у меня всего один медный сольдино, зато неподдельный и полновесный. На чем я остановился?

В бою страстей вкусил победы вящей
Я, как Ахилл, что мирмидонян вел.
Потом ушел. Ее оставив спящей
В блудилище, где вместе мы живем.

– Эти стихи, – заметил один из сидевших за тем же столом, – мы все от тебя уже раз десять с лишком слыхали, трактирщик и тот их наизусть выучил. Сочинил бы что-нибудь новенькое, Манчино, глядишь, и ужин образуется.

Бехайм подозвал хозяина.

– Кто этот человек, который только что вошел? – спросил он. – С медным сольдино. Наружность у него довольно странная.