Мастер Страшного суда. Иуда «Тайной вечери»

– Этот? – презрительно бросил хозяин. – Вы не первый обратили на него внимание. Стихоплет. Сочинитель. Читает тут свои вирши, тем и добывает себе пропитание. Они зовут его Манчино, Левша, потому что он все делает левой рукой, оружие и то держит в левой и ловко с ним управляется, сущий душегуб. Как его звать на самом деле, никто не ведает, и он сам тоже. Однажды утром его с разбитой головой подобрали на тракте и отнесли к лекарю, а он, как очнулся, ничего не мог вспомнить, что было раньше, даже имя свое позабыл. Странно, сударь мой, что человек позабыл свое имя. Мессир Леонардо, который часто сюда захаживает и ведет с ним разговоры… Как, сударь?! Вы не знаете мессира Леонардо? Мессира Леонардо, который отлил в бронзе коня покойного герцога? И не слыхали о нем никогда? Дозвольте спросить: вы откуда пожаловали? Не от турок ли? Я вам вот что скажу: этакий Леонардо рождается на свете, я чай, раз в сто лет. Подлинный гений, сударь! Подлинный гений во всех искусствах и науках! Я, сударь, трактирщик, мое дело кухня, и меня вы не спрашивайте, хоть, к примеру, в винах я разбираюсь отменно, но вы других спросите, кого угодно в Милане спросите про мессира Леонардо, флорентийца, и всяк вам скажет – и досточтимый брат Лука, и мессир д’Оджоно, художник, что сидит подле Манчино… да, верно, подле этого самого Манчино, о котором у нас речь, так, стало быть, мессир Леонардо говорит, что имя свое и происхождение он забыл по причине раны в голове и по причине анатомии. Иногда он вроде как вспоминает, Манчино, и плетет тогда, что он-де сын герцога или другого какого знатного вельможи, и что отправился путешествовать для развлечения, и что есть-де у него городские дома, сельские усадьбы, рыбные пруды, леса и деревни, и все это ждет его, только он не знает где. А другой раз жалуется, что искони был нищим бродягой, терпел холод, голод и прочие напасти и несколько раз чудом спасся от виселицы. Один Господь ведает, где тут правда. Который год Манчино этот ходит ко мне в трактир, приятели когда кормят его ужином, а когда и нет. Да чего уж, от ломтя хлеба с копченой колбасой я не разорюсь. По-итальянски он говорит на манер савойских горцев, может, там его герцогство и находится, а может, выдумка это. Днем он, слышно, хороводится с гулящими девками, ну а больше я про него ничегошеньки не знаю, все вам рассказал.

Он взял у Бехайма кувшин, чтобы вновь наполнить его вином. Человек, о котором он вел речь, сидел, откинувшись на спинку стула, устремив взгляд на закопченные балки, откуда свисали хозяйские колбасы. Потом обратился к своим соседям:

– Вы правы, укоряя меня в том, что я докучаю вам стихами, которые вы уже знаете. Вот почему я только что сложил новые и надеюсь, они придутся вам по сердцу. Итак, слушайте балладу о вещах, какие я знаю, и об одной вещи, которой не знаю.

– Слушайте новую балладу Манчино о вещах, которые… Ну! Начинай! Тишина, все слушают! – крикнул его сосед слева.

Хозяин, вернувшийся с полным кувшином, остановился в дверях, наблюдая за происходящим.

– Однако ж здесь, в этом трактире, – Манчино отвесил поклон в сторону Бехайма, – есть человек, нам незнакомый и, быть может, отнюдь не расположенный слушать мои стихи.

Бехайм почувствовал, что все смотрят на него, и, смекнув, что речь о нем, поспешно встал и заверил, что не менее других сгорает от нетерпения услышать эти стихи. Невелика радость, добавил он, пить вино в одиночку, ведь он пришел сюда в расчете на веселое общество. Засим он назвал свое имя: Иоахим Бехайм.

– Коли так, давайте без церемоний! – воскликнул один из компании Манчино, лысый, с уже седеющими усами. – Садитесь к нам, будем вместе пить и веселиться. Меня зовут Джанбаттиста Симони, я резчик по дереву, и в соборе, справа от главного портала, в первой боковой капелле, вы можете увидеть моего молодого Христа. Здесь, в «Барашке», я наставляю новичков.

– Черт меня побери, если я сейчас не выведаю, где найти эту Аннетту, – пробормотал Бехайм.

Со стулом в одной руке и беретом в другой он перебрался к художникам и, усаживаясь подле лысого резчика, наставника новичков, еще раз повторил, что звать его Иоахим Бехайм. Другие тоже назвали свои имена, но они в его памяти не задержались. Лысый резчик поднял кубок.

– За наше знакомство! Вы уже побывали в соборе? – тотчас спросил он, ибо, как все миланцы, гордился этим замечательным сооружением, воздвигнутым во славу Господа Бога и города.

– Нет, я слушал мессу в церкви братьев-доминиканцев, – ответил Бехайм. – Она удобно расположена, в двух шагах от моего жилья. Впрочем, так было раньше, теперь придется ходить к Святому Иакову, а это довольно далеко. Дело в том, что я нынче съехал с постоялого двора на Малой Кузнечной.

Удовлетворив таким образом любопытство резчика, немец перегнулся через стол и попробовал завести разговор с Манчино.

– Если мне не изменяет память, – начал он, – я видел вас, сударь, несколько дней назад на рынке…

– Что вам угодно? – спросил Манчино, который мысленно шлифовал свои стихи.

– На овощном рынке. Вы там стояли на возвышении, на капустном бочонке…