Мастер теней

— Защищаемый вами Бетизак совершил столько опустошительных поборов и разорил столько людей, дабы ублажить монсеньора Беррийского, что кровь бедного люда вопиет и громогласно требует для него смерти, — при этих словах главный бальи вздрогнул и с почти с ужасом уставился на говорившего, — Бетизак, входя в круг близких советников герцога и видя скудость, в которой живет народ славного Безье, должен был бы мягко укорить монсеньора, а если бы герцог не соблаговолил прислушаться к его словам, ему следовало бы обратиться к королю и королевскому совету, — теперь уже у всех присутствующих вытянулись лица, — поведав о крайней бедности народа и о том, как с ним обходится герцог Беррийский; король принял бы меры, а рекомый Бетизак был бы далек от обвинений в упущениях, что лежат на нем ныне и обличают его вину.

Это было чудовищно нелепо. У к о р и т ь герцога Беррийского? а почему бы не пнуть голой ногой межевой камень?… Д о н е с т и королю на своего сеньора и благодетеля?! К о р о л ь примет меры? но какие?и не лучше ли обойтись без них?.. И тем не менее собрание молчало. Возразить мэтру Роже Грезийону не решался никто. А он тем временем предъявил обвиняемому новые расписки на сумму в три миллиона франков, требуя отчитаться и по ним.

Однако Бетизак не казался ни смущенным, ни испуганным.

— Монсеньоры, я просто не могу этого знать, ибо не в моей власти распоряжаться содержимым казны. Дело казначея — пополнять ее, но не расходовать… и кому, как не мэтру Грезийону, знать об этом. Я знаю, что большие суммы были затрачены на строительство и укрепление замков и отелей, в том числе и на тот, в коем соизволил остановиться добрый наш король; также покупались земли у графа Булонского и графа Д Эстамп, и драгоценные камни…

— Все это очень складно, Бетизак, — снова вмешался Грезийон, — как это говорят у вас в Безье? легко идти пешком, когда держишь коня за уздечку. Вы ведь тоже получали за свои труды и услуги, не так ли? Судя по этим распискам, в ваш карман попало сто тысяч франков!..

— То, что я получал от герцога Беррийского, он сам соблаговолил мне пожаловать, — все так же спокойно ответил Бетизак, — ибо он желает, чтобы его люди были богатыми и не впадали в искушение обогатиться самостоятельно.

Однако Грезийон не дрогнул. Он с преувеличенным негодованием воздел руки и воскликнул:

— Ох, Бетизак, Бетизак! Не дело ты говоришь. Богатство не впрок, коль оно досталось темными путями. Придется тебе вернуться в тюрьму, а мы — тут он выразительно глянул на главного бальи — мы посоветуемся обо всем и доложим его величеству, на справедливость и милосердие коего тебе надобно уповать.

— Да не оставит меня Господь, монсеньоры, — Бетизак отвесил общий поклон и в сопровождении стражи вышел из залы совета.

…Была бы зима хороша,
И пели свирелями вьюги,
Когда б не томилась душа
Тоской по далекой подруге.
Как холодно спать одному!
Что есть еще хуже на свете?
Я крепко тебя обниму,
Мы стужи вдвоем не заметим…

Пейре Бетизак очень любил эту песню; он услышал ее несколько лет назад на летней ярмарке от одного жонглера-немца. И сейчас, сидя на широкой деревянной скамье, служившей и постелью, и креслом, он тихо напевал ее задушевно-грустный мотив. За узким зарешеченным окошком с надрывным воем проносился ветер, вьюга не унималась уже вторые сутки; к счастью, Бетизаку оставили и зимний, подбитый мехом плащ, и теплое сюрко с капюшоном, да и камера его, не в пример подвальным помещениям для всякого сброда, хоть и скудно, но отапливалась, поскольку предназначалась все-таки для высокопоставленных заключенных. Вот только крысы никаких привилегий признавать не желали, и с одинаковой наглостью шныряли повсюду. Пожалуй, уже бывший казначей терпеть не мог этих тварей, но понимал, что в этих стенах вряд ли кто-нибудь станет вести с ними такую же беспощадную войну, как он сам у себя дома. Поэтому он поднял с полу большую охапку свежей соломы, принесенной снулым тюремщиком для устилки пола, устроил из нее нечто вроде подушки под спину, со вздохом поджал под себя ноги и постарался устроиться поудобнее. Спать не хотелось, размышлять и тревожиться — тоже.

Бетизак вспоминал.