Мастера и шедевры. Том 2

Он дал художнику юное по чистоте восприятие мира. Но при всем том Сергий был, как никто, тверд и привержен идеалам веры в добро и правду.

И это навсегда запомнил Андрей.

В ту пору, когда люди ожесточались ходом событий, междоусобица и распри одолевали Русь, Сергий находил тихие, задушевные слова, мирил земляков, объединял русских на борьбу против общего врага. Летописцы нарекли его «делателем», ибо поистине все его деяния, как и само бытие его, полное чудесных свершений, превращают Сергия в личность легендарную.

Не мечом, топором, дубиной, не криком оголтелым — словом заветным покорял Сергий.

Уверял в надобности сплочения, веры и неотвратимости победы над злом.

И вот эти слова Сергия Радонежского воплощены в пластические формы Андреем Рублевым, иконы которого и через шестьсот лет потрясают проникновением в суть явления, мудростью и гуманизмом…

Не геенной огненной, не плахой адской, не пытками грешников убеждали его фрески и иконы — тихой светозарностью, благостной красотой образов и новой, необычной лученосно-стью проникали в душу народа, сплачивали на борьбу с недругами. Укоризна, осуждение, напоминание, суровость долга — вот мотивы икон и фресок той поры, времени, когда испытание за испытанием ложились на плечи Родины.

Казалось, что гневу рока не будет конца…

Однако настал час, когда затрещали устои Орды, надорвались узы, ослабли путы рабства иноземного ига, и Русь одолела врага.

Будет еще много мрачных страниц в ее истории, но со дня Куликовской битвы среди тяжелых, нависших над Родиной туч проглянуло солнце, и свет разогнал мрак.

… Вскоре он покинет гостеприимные стены Троицкого монастыря и перейдет в обитель, основанную духовным братом Сергия Андроником, под Москву.

Сквер у Андроникова монастыря сегодня.

Ночь, холодный ветер дует с Яузы. Осень.

Свежий сырой воздух пахнет прелыми листьями, дождем…

Не по этой ли тропинке вдоль косогора, бегущей к речке, бродил инок Андрей?

Стожары глядят из бездонной мглы сентябрьского неба.

О, вечные звезды.

Сколько вы могли бы рассказать о житии скромного чернеца, гениального художника Андрея Рублева..

Но ночь молчит. Лишь шепчут о чем-то деревья да скрипят ржавые петли калитки.

«Музей имени Андрея Рублева» — гласит табличка. Почти шесть веков прошло с тех пор, как Рублев начал писать свои шедевры, полные чистоты духа, мечты о светлом грядущем дне.

Здесь, на пустыре, некогда стояли полки Дмитрия Донского, вернувшиеся со славой с Куликова поля. Впереди их ждала Москва, Кремль.

1405 год… Еще не родились Доменико Венециано, Пьеро делла Франческа, только через пол века появится на свет Леонардо, а в Москве, далеко от Италии, в Кремле, в Благовещенском соборе Феофан Грек, Прохор с Городца и Андрей Рублев приступают к росписи храма.

Вот как вспоминает мудрый Епифаний о необычной манере письма Феофана Грека: когда же он все это рисовал и писал, никто не видел, чтобы он смотрел на образцы, как это делают наши иконописцы, которые полны недоумения, все время нагибаются, глазами бегают туда и сюда, не столько работают красками, сколько принуждены постоянно глядеть на образец, но кажется, что другой кто-то пишет руками, когда Феофан создает образа, так как он не стоит спокойно, языком беседует с приходящими, умом же размышляет о постороннем и разумном; так он своими чувственными глазами видит разумное и доброе…

Вижу, как расцветает левкас под кистью Грека, вижу горящий взгляд молчаливого Андрея, не сводящего взор с учителя.

Это была неоценимая школа.

Рублев глядел и писал.

Молодой мастер не перечил учителю, но он видел мир по-другому. Он воспитывался в окружении блага и чудес, жил в духовном климате, созданном Сергием Радонежским.

… Узкая келья.

Монастырь…

Молчание, тишина. Только отраженный луч солнца безмолвно ласкает образ, написанный на небольшой доске.

Пахнет олифой, рыбьим клеем, краской.

Бородатый инок с лицом темным и строгим глядит на нас из глубины веков.

И мы чувствуем на себе добрый светлый взор его.

Чуем ласковость открытой, щедрой души художника-философа.

Но порою мастер работал не один — у него был друг.

Близкий, сокровенный.

Доброжелательными старцами именуют летописцы Андрея Рублева и Даниила Черного.

Оба они были послушниками одного и того же монастыря, вместе много писали и являют пример братства и единения в искусстве.

…Вспомним предысторию рождения «Троицы», этого шедевра Рублева.

Гулкие своды огромного Успенского собора в древнем Владимире.

Звонкие шаги в настороженной тишине. Злое эхо.

В храме два мастера — Андрей и Даниил.

Впереди работа — твори, создавай, что отмерил тебе талант.

Андрей задумывает написать фрески небывалые.

Много он повидал «страшных судов», с адовыми муками, пучеглазыми чертями, геенной огненной и прочими страстями.

Мастер замыслил иной «Страшный суд».

Да, люди обречены на судилище.

Но их озаряет надежда, они верят в суд праведный.

Сквозь узкие прорези окон лучи солнца скользят по свежей штукатурке. Старые росписи закрыты. Стены ждут… Мощные столбы, могучие арки и над всем — купол, подобный небосводу в золотом мареве жаркой тени.