Мастера русского стихотворного перевода. Том 1

Лишь выступили мы за град из стен трезенских,
Печальные стражu вокруг его текли,
И горесть так, как он, в молчании влекли.
Микенский путь его наполнен был тоскою.
Вождями правил он коней своей рукою,
Коней строптивых сих, что были иногда,
Взыванию его послушны завсегда.
Склоненная глава и очи возмущенны
С плачевной мыслью быть являлись соглашенны.
Тогда ужасный вопль изшел на нас из волн,
Весь воздух возмутил, и воздух стал им полн:
Земля из чресл своих подобно восклицала
И гласу глубины, стоная, отвечала.
Злой трепет застужал в нас кровь во злы часы;
От страха конских грив вздымалися власы.
Воздвиглась на хребте текущия долины
Кипящая гора из водныя средины.
Вал ближится, биет, разит, ломаясь, в брег,
И в пене на брега чудовище изверг.
Широкое чело рогами воруженно,
И желтой коркою всё тело покровенно.
Дичайший был то вол, прегрозный был то змей,
Он хвост виющийся, вияся, влек землей.
Дрожали берега его пречудным ревом,
И небо на него, гнушаясь, зрело с гневом.
Земля пугалась им, испорчен воздух стал,
И вал, что нес его, со страхом утекал.
Бесплодну храбрость все в час оный оставляли
И в храме близком тут убежища искали.
Лишь пребыл Ипполит, достойный сын твой, смел:
Хватает лук, сдержав коней, и ищет стрел.
Стрелил в него, рука не сделала обману,
И учинил ему в боку глубоку рану.
В свирепстве боль его беспамятна бросал,
Бросаясь, он взревел и пред конями пал.
Валяясь, пламенну гортань им разверзает,
Их кровью и огнем и дымом покрывает.
Их трепет поразил, летят во оный час,
Как необузданны, невнятен стал им глас.
Кровавы в их устах железо мочат пены,
И тщетну подают сдержать их силу члены.
Вещают, что еще был видим некий бог,
И гнал коней, чтоб князь сдержати их не мог.
На камни набежав, они низверглись с страхом,
Ось преломилася великим сим размахом,
И колесница вся летела по кускам.
Смятенный Ипполит падет тут в вожди сам.
Не гневайся! сей вид, вина мне мук сердечных.
Мне будет, государь, источником слез вечных.
Я зрел, увы, я зрел, что он от тех коней,
Которых сам питал, влачим в беде был сей.
Взывает их; но глас его их устрашает.
Бегут. Влачение всё тело изъязвляет,
Весь дол наш скорбный вопль в отзывах разглашал;
Впоследок яростный скок конский утихал.
Вблизи старинных сих гробов остановились,
Где праотцев его тела царей сокрылись.
Я бег, стеня, к нему, и стража вся туды.
Его дражайша кровь казала нам следы.
Стал камень ею мокр, игольными кустами
Удержан, кровный знак в них зрим был со власами.
Прибег, воззвал его, он руку подает,
Отворит лишь глаза, опять скрывает свет:
«Отъемлет, говорит, мой небо век безвредный;
О друг мой, не оставь ты Арисuи бедной!
Когда родитель мой узнает, что я прав,
И будет сожалеть, ложь правдой почитав;
Смягчить пролиту кровь, тень жалобы гласящу,
Скажи, чтоб он имел к ней мысль уже немстящу
И возвратил бы ей…» Сим словом век скончал.
Я тело лишь его беззрачно удержал,
Плачевный вид, чем гнев богов явлен жестоко,
И что уж и твое узнать не может око.