Мастеровой-3. Революция

К ее удивлению, Федор не приступил к тому, чего ему, наверное, хотелось, а продолжал действовать рукой. Пальцы медленно и мягко, но настойчиво подобрались к святая святых.

Это же неправильно! Мужчина должен входить туда другим местом!

А потом Юлия отбросила любые мысли и просто отдалась ощущениям, рождавшимся благодаря чутким пальцам. Эти ощущения возникали там, внизу живота, и растекались по всему телу божественным теплом…

Он изменил положение, нависнув сверху. Теперь приятные токи шли от того, что по бутону Юлии аккуратно скользила мужская часть тела — вверх и вниз. Через несколько секунд… или веков — она потеряла ощущение времени, Федор вошел в нее. Сначала совсем неглубоко и начал двигаться, с каждой секундой отвоевывая миллиметр глубины.

Странно, он попал в такт раскачиванию поезда, стуку колес на стыках… Жизнь удивительным образом находила гармонию.

Затем сладость возбуждения вдруг прошла. Наверное, она еще не готова получить все, что дает близость с мужчиной. Федор уловил перемену и заработал быстрее, настойчивее.

Барышня почувствовала давление, потом — боль. Очарование момента исчезло. Какое может быть удовольствие, если больно?

Федор вошел на полную глубину, вдруг зарычал, затрясся… и выскочил, уперев по-прежнему твердый конец ей в бедро. По ноге потекло липкое. Сильно выдохнув, повалился в бок, втиснувшись между Юлей и стенкой купе, продолжая обнимать ее. Нежно-нежно поцеловал.

— Очень больно?

Если бы спросил: получила ли ты удовольствие, захотелось бы стукнуть.

— Терпимо. Пройдет. А почему ты… не в меня?

— Потому, что сначала нужно все устроить правильно. Если прямо сейчас, через девять месяцев появится ребенок, а тут такое впереди…

Он сознательно избегает опасности беременности, но говорит о ней в будущем… Она обратилась в слух. Но он молчал. Губы были заняты другим: поцелуями.

Женщины предупреждали: если отвернется и захрапит, значит — не любит. Федор даже не пытался, наоборот — не прекращал ласки. Только они стали совершенно целомудренными. Неужели любит? Пусть сам скажет! Только не молчит…

Она все же решила прервать тишину:

— Хочешь еще?

— Конечно. И миллион раз еще по разу. Но не сейчас. У тебя же ранка. Пусть подживет. Когда не будет больно, почувствуешь ту же радость, что и я. Нельзя спешить.

Здорово, конечно, что он заботится, а не просто отдается похоти.

— Ты же — маг. Залечи ранку магией.

— Не могу! — в свете мелькнувшего за окном фонаря Юля увидела, что Федор грустно улыбается. — Ювелирной точностью не владею. Представь: у тебя зарастет там совсем, и мне не протолкнуться!

Он действительно заботлив…

Только что превратившаяся в женщину из невинной девушки, Юлия вдруг (или не вдруг — логика событий подсказала) вспомнила его слова о Варваре: та — дочь князя, Осененного, тронул — женись. Как он поступит с дочерью армейского офицера? Человек-то благородный!

Впрочем, совсем недавно и о таком мечтать не могла. Примеряла мысленно чепец старой девы, непорочно-целомудренной, правильной… и очень злой на себя за эту правильность.

* * *

Приехавший в Берн из Вены Лейба Бронштейн, он же Троцкий, надевший для австрийской и швейцарской полиции личину российского подданного Леонида Седова, ворвался на трибуну конференции РСДРП подобно черному орлу: в черном костюме, с черной шевелюрой, бородкой и усами. Нос у него тоже был орлиный, хоть и несколько ассиметричный, будто накануне сразил другого орла-врага ударом клюва, оттого свернул свой набок.

Его энергии хватило бы, чтобы заразить самыми радикальными идеями рабочие массы на многотысячном митинге. Но здесь, в профсоюзном клубе на окраине города, собралось лишь человек сорок или чуть больше. Все — профессиональные революционеры, вынужденные уехать из России, скрываясь от жандармов царя Георгия. Сверх того пара репортеров и несколько мужчин непонятного вида. Возможно — филеры местной полиции, призванные бдить, чтоб бунтарский энтузиазм собравшихся касался исключительно Российской империи и никак не расшатывал устои Швейцарской конфедерации.

Этим людям важнее были логика и здравый смысл в речах выступавших, а не эмоциональный настрой. Экзальтация скорее мешала, нежели способствовала пониманию речей говоривших. Тем более каждый депутат конференции имел свое мнение относительно происходившего и видение — куда двигаться дальше. Конференция задумывалась для поиска согласия и собирания социал-демократических сил в один кулак. Фактически же происходило противоположное: делегаты грызлись между собой, обвиняя фракции, кроме собственной, в ликвидаторстве, оппортунизме, заискивании перед мировым капиталом и прочем предательстве интересов рабочего класса.