Мастерская кукол

Лиз Сиддал действительно держалась безупречно, да и за столом она явно умела себя вести. Она едва прикоснулась к жюльену, отказалась от рыбы и теперь отщипывала от перепелиной грудки крошечные кусочки и отправляла их в рот. Глядя на нее, Айрис невольно припомнила, как учила ее хорошим манерам мать. В приличном обществе, говорила она, ешь как можно меньше; не ешь, а клюй, как птичка, но удержаться было невероятно трудно. Еда на столе была такой вкусной, что Айрис дочиста обглодала перепелиные кости и даже положила себе вторую порцию маслянистого картофельного пюре. Если бы можно было вылизать тарелку, ей-богу, она бы это сделала!

– Замечательно вкусны эти пташки, – заметил Россетти, имея в виду перепелов. – Только очень уж малы. Иногда так и хочется проглотить одну целиком. – И, оторвав крылышко, он отправил его в рот и принялся жевать, гримасничая и хрустя тонкими косточками.

– Попробуй, проглоти, – посоветовал Хант, смеясь. – Но предупреждаю: завтра утром, когда пойдешь в уборную, тебя ожидает несколько неприятных минут.

– Тише, тише, здесь дамы! – воскликнул Милле, но Айрис, бросив взгляд на Лиззи, заметила, что та прячет улыбку.

– О, наш нежный чувствительный пол! – воскликнул Россетти. – Прошу прощения у леди; я, кажется, действительно немного забылся.

И, опустив руку под стол, он нашел ладонь Лиззи и сжал, а Айрис поспешила отвести взгляд. Художник и его модель о чем-то тихо переговаривались, наклонившись друг к другу так близко, что их головы почти соприкасались, и Айрис подумала: и они еще пытаются делать вид, будто не влюблены! Как ни тихо они шептали, до нее долетали обрывки фраз: «мой дорогой философ», «милая Сид» и так далее.

Луис, сидевший рядом с Айрис, уткнулся взглядом в тарелку.

– Над чем ты сейчас работаешь? – обратился он к Ханту, как-то слишком громко загремев своим столовым серебром.

Хант пустился в пространные рассуждения о картине из деревенской жизни, на которой непременно должны быть пастух и пастушка, потом – совершенно неожиданно для Айрис – переключился на Евангелие и заговорил о полотне, которое он собирался назвать «Свет мира». Подключившийся к разговору Милле рассказал о картине «Офелия», которую он задумал, – о том, как трудно будет передать выражение спокойствия и печали на лице утонувшей девушки, о символическом значении незабудок, маков, нарциссов, фритилярий и других цветов, которые должны окружать мертвое тело.

– Для этой картины, – воскликнул он, разгорячась, – мне понадобится невероятно красивая натура, да только где ее взять?

– Попробуй использовать Лиззи, – предложил Россетти.

– Я готова! – тотчас откликнулась Лиззи Сиддал. – «Гамлет» – мое любимое произведение у Шекспира.

– А-а!.. – ухмыльнулся Россетти. – Я вижу, что не зря занимался твоим образованием! Похоже, мы все скоро перейдем на шекспировские сюжеты.

Хант согласно кивнул, а Милле сказал, обращаясь к Лиз:

– Тебе придется позировать в ванне с водой. Это будет не очень удобно, хотя я, конечно, попробую подогреть воду. Что-нибудь да придумается.

– В ванне с водой? – переспросила Лиззи. – Но я пока не готова погибнуть ради искусства.

– Что касается меня, – снова вступил Россетти, прикуривая от свечи толстенькую сигару, – то я еще не решил, какая картина будет у меня следующей. Мне хотелось бы написать Данте и Беатриче. Например, как поэт встречает возлюбленную после ее смерти.

Луис фыркнул.

– Мне эта история не особенно нравится. Не понимаю, как Данте мог всю жизнь любить эту женщину и даже бросить ради нее жену, если он видел ее всего лишь один раз? Вся эта рыцарская романтика, бессмертная благородная любовь – мне это начинает надоедать. – Он кивнул лакею, пришедшему забрать тарелки. – Спасибо, Смит…

– Как такое может надоесть? – удивился Милле. – Разве не прекрасно, когда подлинные чувства проявляются открыто, когда они не стеснены условностями, но, напротив, могут быть выражены совершенно свободно? Страсть, героизм, духовное пробуждение – разве это не настоящее?

– В том-то и дело, – возразил Луис, – что эти чувства не настоящие. Впервые мне об этом сказала Айрис, и с тех пор я постоянно над этим размышляю. Романтические чувства – это идеализированная любовь, которая совсем не похожа на реальность.

Айрис подалась вперед.

– На что же она похожа? – спросила она негромко. «Что такое любовь для тебя?» – чуть не добавила она, но ей помешало громкое фырканье Россетти, который так решительно взмахнул салфеткой, словно заранее отметал любые ее доводы.

– Я хотел бы верить в любовь, которую мы изображаем на наших картинах, – продолжал Луис. – Но в последние несколько месяцев я часто задумываюсь, не является ли настоящая любовь чем-то совершенно иным. Что, если мы просто путаем глупую, безрассудную страсть вроде той, которую Данте питал к своей Беатриче, с истинной любовью, которая означает постоянство, восхищение, возможность узнать кого-то по-настоящему…