Мастерская кукол

– Надеюсь, ты шутишь, – заметил Россетти, пуская в потолок струйку дыма. – Взять хотя бы твою последнюю картину, о которой рассказывал мне Джон… Как я понял, ее сюжет основан на спасении Гижмаром своей возлюбленной от короля Мерьядюка. Если это не романтика в чистом виде, тогда я даже не знаю, что это!

Луис покачал головой.

– У тебя устаревшие сведения. Сначала я действительно хотел писать именно этот сюжет, но потом кое-что изменилось, и я взял для картины более ранний эпизод из той же легенды. Я изобразил, как возлюбленная Гижмара покидает замок своего старого мужа уже после того, как он узнаёт о ее любви к молодому рыцарю и изгоняет его прочь. И не забудь, что до этого момента Гижмар и его возлюбленная были вместе полтора года! Не очень-то похоже на историю Данте и Беатриче, не так ли?

– Ну и что? – раздраженно бросил Россетти. – Ведь в конце концов Гижмар ее все-таки спас, верно? В этом-то и заключается вся суть так называемой романтики. Всем нам хочется спасать женщин, а женщинам хочется быть спасенными. В конце концов, мы же спасли мисс Сиддал и мисс Уиттл? – Взмахом руки он показал на девушек, и Айрис вспомнила презрительную улыбку приходящей прислуги Луиса. Уж ее-то родители и сестра, несомненно, сказали бы, что ее не спасли, а заманили в ловушку, обманули, завлекли…

– Теперь мне понятно, – продолжал Россетти, – почему ты, Луис, всегда так восставал против брака, почему ты утверждал, что брак – это конец любви, что он не приносит ничего, кроме неприятностей. И сейчас я склонен с тобой согласиться.

Айрис заметила, как Россетти и Луис обменялись взглядами: в глазах одного светилось понимание, тогда как второй нахмурился, словно в знак предостережения.

– К чему обзаводиться женой, которую придется содержать в старости, если существуют восторг и наслаждения новой любви?! – добавил Россетти и причмокнул губами, целуя сложенные вместе кончики пальцев.

Не смея поднять глаза, Айрис разглядывала зубцы своей вилки. Негромко и спокойно, как только могла (но ее голос все равно прозвучал надтреснуто и странно), она спросила:

– Так значит, мистер Фрост, вы не верите в брак?

– Я… откровенно сказать – нет. То есть… Во всяком случае, я мог бы привести немало причин, по которым брак кажется мне институтом, подавляющим все свободное и естественное, – ответил Луис, метнув на Россетти еще один сердитый взгляд. – Официально оформленный документ, удостоверяющий, что двое любят друг друга, – вот что такое брак. С моей точки зрения, это просто нелепо! Зачем нужны какие-то бумаги, если самой любви вполне достаточно? И зачем выставлять ее напоказ, зачем связывать себя по рукам и ногам какими-то обязательствами?.. А если человек совершит ошибку? Нет, в этом отношении я – совершенный язычник. Для меня освященный Богом союз двух тел не значит ровным счетом ничего.

Айрис уставилась на него. Она не верила своим ушам.

– Почтительно склоняю голову перед твоими обширными познаниями в области отношений между мужчинами и женщинами, – заметил Россетти. – Брак – формальность, страстная любовь – чепуха. Бедная Сильвия, твоя первая романтическая любовь!.. Надеюсь, хотя бы твоя последняя возлюбленная не отравила твоей мечты об истинном чувстве?

– Попридержите язык, сэр!.. – прикрикнул Луис и покраснел. – Меня вы можете оскорблять сколько хотите, но я не потерплю ни малейшего неуважения в отношении мисс Уиттл!

Россетти швырнул недокуренную сигару на тарелку.

– Ей-богу, эти новомодные гаванские штуки не высушены как следует. Их просто невозможно курить! – Он опустил пальцы в миску с душистой розовой водой. – Ладно, в самом деле – хватит о грустном…

Тема разговора действительно сменилась. Теперь художники говорили о Джошуа Рейнольдсе – своем общем враге, но Айрис больше не слушала. Неужели, размышляла она, Россетти действительно считает ее «прекрасной дамой» Луиса? А кто такая Сильвия? Не глупо ли она поступает, позволяя себе мечтать о Луисе? Теперь ей было совершенно ясно, что он никогда на ней не женится, и не только потому, что не верит в брак. Для него она была всего лишь натурщицей, которую он писал для своих картин, а его хорошее отношение к ней… Скорее всего это было просто воспитание, привычка вести себя по-джентльменски. Он, во всяком случае, не подавал ей никаких надежд, не писал страстных любовных писем, не стремился взять за руку и не давал никаких обещаний, если не считать их договоренности об оплате ее услуг и уроков живописи. Что касалось студии, которую Луис оборудовал для нее на чердаке, то он сделал это, скорее всего, лишь из дружеских побуждений. Быть может, Луис даже относится к ней как добрый и щедрый старший брат к глупой маленькой сестре, которой вдруг захотелось научиться рисовать, но он в нее не влюблен – о нет!