Мастерская пряток

Благовоспитанный дядя щелкнул крышкой карманных часов, которые болтались на цепочке, и хитро улыбнулся. Он не верил в благородный гнев Марии Петровны, более того, был почти убежден, что никакого родства между Марией Петровной, приехавшей с рекомендательным письмом из Саратова, и женщиной, находящейся в арестантском доме, нет. Только ничего предосудительного не видел в желании дамы получить свидание. Да и положение арестантов тяжкое. Спасибо, сердобольные обыватели им милостыню подавали, а то бы от голода пухли. На десять копеек, которые казна отпускала на прокормление арестантов, далеко не уедешь. К тому же воровство чиновников чудовищное. Копейки до арестантов не доходили. Полицейский участок в Вологде сравнительно небольшой, и политические сидели в камерах вместе с ворами и мошенниками. Соседство самое неприятное! Вот он и дал с чистой совестью честное слово жандармскому ротмистру, что знает об их родстве. К тому же Мария Петровна Голубева является женой такого известного земского деятеля… И положил на стол ошеломленного жандармского офицера пухлую книгу Василия Семеновича, изданную в Санкт-Петербурге. Офицер поморщился: арестованная симпатии не вызывала — и дерзкая, и от показаний отказывается, и фамилию настоящую не сообщает. Арестованная назвалась Ивановой… Сколько Ивановых на святой Руси, ищи ветра в поле. Известность Василия Семеновича сделала свое дело — пропуск на два посещения выдал. К счастью, родственница приехала всего лишь на недельку. Уедет и не будет морочить голову.

Мария Петровна распрощалась с покровителем и села на скамью под кустом сирени. На скамье лиловые цветки, как звездочки. Девочки играли, катали обруч. Катя старалась оттолкнуть от обруча Лелю. Леля бегала сильнее и уступить Кате не собиралась. Она раскраснелась, и глаза перестали пугать своей серьезностью. Девочки, ее девочки…

Думы были невеселые. Мария Эссен, которая имела жандармскую кличку Шикарная, партийную Зверь и Сокол, арестована.

На этот раз Эссен арестовали в Вологде на тайном собрании, при самых неблагоприятных обстоятельствах. Собрание происходило в домике стрелочника на самой окраине. Проследить, чтобы полиция тайком не подобралась к домику, было просто. Очевидно, эта простота и подвела местных товарищей. К конспирации они отнеслись несерьезно, понадеялись, что полиция о собрании не узнает. Эссен была, как и Мария Петровна, очень строгой в делах конспирации. И всегда следила, чтобы собрания тщательно охранялись. Рабочие собирались осторожно, подходили к дому по одному, говорили пароль… Вроде все правильно, да на сердце у Эссен было неспокойно: уж очень уверовали местные товарищи в свою безопасность. Собрание началось. Эссен рассказывала о положении дел в партии. По обыкновению, она принесла литературу, запрещенную правительством. Литература была зашита в жакете. В комнате тянуло холодом от земляного пола, и жакет Эссен решила пока не снимать. Успеет снять после выступления. «Человек предполагает, а полиция располагает», — говорили в таких случаях в подполье. И действительно, не успела она закончить выступление, как в дверь застучали, в окне мелькнуло растерянное лицо связного. Мелькнуло и исчезло. Значит, парня схватили. Дверь закачалась от ударов, потом ее сорвали с крючка, и полиция ворвалась в дом. Пристав держал в руках револьвер и пугливо озирался по сторонам. Он ждал взрыва бомбы и с тревогой смотрел на приезжую. На остальных внимания не обращал. Подбежал к ней и наставил револьвер.

— Стоять и не двигаться! Руки за голову! — И, думая, что плохо поняли, пристав прокричал: — Руки… Все запрещенное на стол! — Оглянулся на хозяина, немолодого худого человека, который что-то хотел ему объяснить, и больно двинул его локтем: — Молчать, собака!

Значит, главной считал ее, Эссен. И причем террористкой, то есть человеком, способным при аресте бросить бомбу или стрелять из револьвера. «Проследили или выдали… Нет, скорее всего проследили, — лихорадочно решила Эссен. — Нужно вину брать на себя и этим спасти рабочих от ареста. Конечно, их перепишут, но в арестантский дом не заключат».

— Здесь злоумышленников нет, да опустите револьвер и не машите им перед лицом — так и до беды недолго! — Эссен говорила с издевкой. Ей действительно был смешон пристав с отвисшей от страха челюстью. — Виновница я одна… Узнала, хозяин справляет именины, вот и пожаловала, чтобы раздать недозволенные издания.